Уличные песни

Добряков Алексей

Лезгинка

Раз в Калининском саду Музыка игрался. Симпатичный барышен Туды-сюды шлялся. Адин барышен проходит, Такой барышен карош. Комплимент ей фраер сыплет, Во рту держит папирос. Барышен, барышен, Какой ты красивый: Половина морда красный, Половина — синий! Как увидел первый раз, Начинал влюбляться. Как увидел второй раз, Начинал стреляться. Первый раз стреляться стал — Попадала в тетка. Тетка бешено орал И порвала глотка. Второй раз стреляться стал — Попадала в брата: Пробивала у него Правая лопата. Если твой мой не полюбит, Мой по речка поплывет. Если твой мой не полюбит, Мой, как рыбка, заклюет. А когда его

поймает Какой-нибудь рыболов, То тогда усе узнают, Что погиб он за любов. Тут комиссий приезжает, Симпатичный, молодой, Кишки-мишки вынимает, На песок кладет речной. Мимо пташка пролетает, На моё кишка плюет. За горами, за лесами Красный солнышко встает.

Я Мишу встретила

Я Мишу встретила на клубной вечериночке — Картина шла у нас тогда «Багдадский вор» — Глаза зеленые и желтые ботиночки Зажгли в душе моей пылающий костер. Была весна, цвела сирень и пели пташечки. Братишка с Балтики приехал погостить. Он знал, что нравится хорошенькой Наташечке, И не хотел такой кусочек упустить. Кто б ни увидел эту дивную походочку, Все говорят: какой бывалый морячок! — Когда он шел, его качало, словно лодочку, И этим самым он забрасывал крючок. Что вы советы мне даете, словно маленькой, Хоть для меня решен давно уже вопрос? Оставьте, граждане. Ведь мы решили с маменькой. Что моим мужем будет с Балтики матрос! Я Мишу встретила на клубной вечериночке — Картина шла у нас тогда «Багдадский вор» — Глаза зеленые и желтые ботиночки Зажгли в душе моей пылающий костер.

БУТЫЛКА ВИНА

Раз в московском кабаке

Раз в московском кабаке сидели (ели, ели). Гришка Лавренев туда попал. А когда по пьянке окосели, Он нас в Фергану завербовал.

Припев:

Края — далекие, поля — широкие, Там, где от солнца дохнут рысаки. Без вин, без курева — житья культурного… За что забрал, начальник? Отпусти! Нас в вагон товарный посадили (или, или), Пожелав счастливого пути. Документами нас всех снабдили, А потом сказали нам «прости»

Припев.

Через день прикончили мы водку (одку, одку), Кончился и спирт, и самогон. И тогда вливать мы стали в глотку Политуру и одеколон.

Припев.

Мы по назначению поспели (еле, еле), Пьяные мы к месту побрели. Только зря тогда мы пропотели. Ничего тогда мы не нашли.

Припев.

Год прошел, и кончилась работа (ота, ота). А мы еще не начали сезон. И каких-то новых обормотов На путях товарный ждет вагон.

Припев:

Края — далекие, поля — широкие, Там, где от солнца дохнут рысаки. Без вин, без курева житья культурного… За что забрал, начальник? Отпусти!

Али-Баба

На дальнем юге в городе Стамбуле, В столице Турции Али-Баба живет. Танцует румбу в баре ресторана, А с ним танцует румбу весь народ.

Припев:

Али-Баба! Смотри, какая баба! Она танцует, ворует, Смеется и поет. Когда же полночь в баре наступает, И все вповалку пьяные лежат. Али-Баба сосисками рыгает, И по-турецки пьяные кричат:

Припев.

Но как-то вдруг Али-Баба скончался И вскоре был на кладбище зарыт, И весь Стамбул от горя содрогался, Но все же был он водкою обмыт.

Припев.

На минаретах всё муэдзины лают, И солнце льет свой черноморский душ. Али-Бабу пропойцы поминают, Валяясь среди мутных желтых луж.

Припев:

Али-Баба! Смотри, какая баба! Она танцует, ворует, Смеется и поет.

На Дерибасовской

На Дерибасовской открылася пивная. Там собиралася компания блатная. Там были девочки Маруся, Роза, Рая И ихний спутник Васька Шмаровоз. Тот Васька был вполне приличный, милый мальчик, Который ездил побираться в город Нальчик И возвращался на машине марки Форда, И шил костюмы элегантно, как у лорда. Походкой ровною под коммивояжера Являлся каждый вечер сам король моншера. Махнув оркестру повелительно рукою, Он говорил: «Одно свиное отбивное!» Но вот вошла в пивную Роза Молдаванка, Прекрасная, как тая древняя вакханка, И с ней вошел ее всегдавишний попутчик И спутник жизни Васька Шмаровоз. Держась за тохес, словно ручку у трамвая, Он говорил: «О моя Роза дорогая! Я вас прошу, нет — я вас просто умоляю Сплясать со мной мое прощальное танго». Но тут Арончик пригласил ее на танец, Он был для нас тогда почти что иностранец. Он пригласил

ее галантерейно очень И посмотрел на Шмаровоза между прочим. Красотка Роза танцевать с ним не хотела, Она и с Ваською достаточно вспотела. Но улыбнулася в ответ красотка Роза, И закраснелась морда Васьки Шмаровоза. И он сказал в изысканной манере: «Я б вам советовал пришвартоваться к Мэри, Чтоб мне в дальнейшем не обидеть вашу маму», И отошел, надвинув белую панаму. Услышал реплику маркер известный, Моня, О чей хребет сломали кий в кафе «Бонтоне», — Побочный сын мадам Олешкер, тети Песи, — Известной бандерши в красавице Одессе. Он подошел к нему походкой пеликана, Достав визитку из жилетного кармана: «Я б вам советовал, как говорят поэты, Сберечь на память о себе свои портреты». Но тот Арончик был натурой очень пылкой И врезал Моничку по кумполу бутылкой. Официанту засадил он в тохес вилкой, И началось тогда салонное танго. На Аргентину это было не похоже. Вдвоем с приятелем мы получили тоже. И из пивной нас выбросили разом И с шишкою, и с фонарем под глазом. Когда мы все уже лежали на панели, Арончик все-таки дополз до Розы с Мэри. И он сказал, от страсти пламенея: «Ах, Роза, или вы не будете моею! Я увезу тебя в мой город, у Батуми. Ты будешь кушать там кишмиш, рахат-лукуми. Я, как цыпленка, тебя с шиком разодену, А ночь придет — я сам до ниточки раздену. Я, как собака, стеречь буду твое тело, Чтоб даже вошка укусить тебя не смела. А чтоб к тебе не привилась зараза, Я в баню буду в год водить тебя два раза. Я все богатство дам и прелести за это, А то ты ходишь, извиняюсь, без браслета, Без комбине, без фильдекосовых чулочек И, как я только что заметил, без порточек» Давно закрылась эта славная пивная. Не собирается компания блатная. И где ж вы девочки Маруся, Роза, Рая? И где ваш спутник Васька Шмаровоз?

На Дерибасовской

На Дерибасовской открылася пивная. Там собиралася компания блатная. Там были девочки Тамара, Роза, Рая И гвоздь Одессы — Костя Шмаровоз. Он заходил туда с воздушным поцелуем. И говорил красотке Розе: «Потанцуем И фраерам мы, здесь сидящим, растолкуем, Что есть в Одессе салонное танго». Красотка Роза танцевать с ним не хотела: Она до этого достаточно вспотела В объятьях толстого и пьяного джентльмена, И ей не нужно было больше ничего. Но Костя Шмаровоз был парень пылкий И засадил он ей по кумполу бутылкой, Пижону врезал он сходу в яйцы вилкой, И понеслось кровавое танго. А на танго оно нисколько не похоже: Вдвоем с приятелем мы получили тоже, Еще прохожему заехали по роже. На этом кончилось салонное танго. Итак, открылася фартовая пивная, А в ней накрылась вся компания блатная. Сгорели девочки Тамара, Роза, Рая И гвоздь Одессы — Костя Шмаровоз.

Слышно щелканье пробок

Слышно щелканье пробок от пива. От табачного дыма — туман. И весь вечер в пивной так красиво С бубенцами играет баян. В понедельник проснулся с похмелья, Стало пропитых денег мне жаль. Стало жаль, что пропил в воскресенье Память жёнкину — черную шаль. А во вторник пошел на работу И случайно десятку нашел. Через эту прокляту находку Я не помню, домой как пришел. Что же делать мне, бедному, в среду? Положить надо пьянству конец. Но товарищ пришел, и к обеду Я по новой напился, подлец. А в четверг — поминание жёнки. Чтоб по-людски ее помянуть, Продал брюки — купил самогонки И напился, чтоб легче уснуть. А на пятницу был удивившись, Сколько выпито было вина! Ах, зачем я, с утра похмелившись, Выпил горькую чару до дна! А в субботу прогонят с работы, Потому что неделю был пьян, А раз так — так напьюсь и в субботу И от горя калоши продам. Слышно щелканье пробок от пива, От табачного дыма — туман. И весь вечер в пивной так красиво С бубенцами играет баян.

Ты едешь пьяная

Ты едешь пьяная и очень бледная По темным улицам совсем одна. И смутно помнишь ты ту скуку медную И штору синюю окна. А на диване — подушки алые. Духи «Дорсе», коньяк «Мартель». Глаза янтарные, всегда усталые, Распухших губ любовный хмель. Пришлось узнать тебе жизнь тротуарную. И быть любовницей — не знать кого. И только хмель один, такой коварный, Все разрешает, для чего. А ведь когда-то была счастливою, В любви и верности клялась. Теперь больною, совсем разбитою К себе домой она плелась. Пусть муж обманутый и равнодушный Жену неверную в столовой ждет. Любовник знает: она послушная, Молясь и плача, опять придет. Но ваг муж молится в своей каморочке. Она, любимая, уж не живет. Любовник сумрачный поймет не скоро, Что больше нет ее. И не придет.