Уличные песни

Песни с улицы… В прежние годы они никогда не звучали в эфире, не достигали наших ушей с экрана, эстрады и граммофонных пластинок. Не входили они и в песенные сборники. Но песни жили и звучали: на улице и во дворе, в общежитии и частной квартире, в лагерной и армейской зоне. Начиная с 50-х годов некоторые из них можно было услышать с «костей» (использованной рентгеновской пленки), чуть позже с магнитофонной ленты в исполнении безвестных менестрелей. У каждой песни был свой автор, но память об абсолютном большинстве из них не сохранилась. Исполнители-интерпретаторы очень часто изменяли текст и мелодию, к сожалению, нередко не лучшим образом. Кто пел и слушал эти песни? Все. Хотя каждая социальная группа отдавала предпочтение своему репертуару Песни продолжают

жить и сегодня. Потому, что являются не только отражением подлинных человеческих чувств и мечты о яркой жизни, но и нашей истории, и нашей повседневной действительности. Этим песни выгодно отличаются от большинства так называемых песен советских композиторов. Не случайно раннее творчество многих маститых бардов мало отличалось от «песен с улицы».

Сборник готовился в «застойные» годы. С тех пор имена некоторых авторов стали известны. Так, стал известен автор «Лесбийской свадьбы» Юз Алешковский. Имена некоторых других известны предположительно.

Вместе с тем фольклорно-песенная переработка стихов отдельных поэтов иногда настолько далеко уводит нас от оригинала, что можно, скорее, говорить только о цитировании первоисточника, да и то неточном: достаточно сравнить «Ах, васильки, васильки» и соответствующий фрагмент стихотворения А. Н. Апухтина «Сумасшедший». Составитель счел возможным сохранить первоначальный безавторский статус некоторых песен, то есть оставить их такими, какими они были и исполнялись (в том числе и составителем) «при социализме».

В первых, «микротиражных» изданиях сборника (1990, 1995 гг.) составитель сообщал, что не закончил работу по собиранию песен и приведению к «общему знаменателю» их многочисленных, иногда несуразных текстов. Настоящий сборник пополнен новыми песнями, представлены отдельные альтернативные тексты, в том числе и некоторых широко известных песен. Включена подборка собственных песен, которые показались схожими с «песнями с улицы». Хотя бы по судьбе, так как никогда раньше не звучали перед широкой аудиторией.

Подавляющее большинство песен сборника — подлинный, преимущественно городской песенный фольклор России XX столетия. Этим объясняется наше к ним отношение.

Составитель выражает глубокую признательность Владимиру Коростылеву за вклад, внесенный в создание сборника.

Алексей Добряков Споем, жиган, нам не гулять по бану И не встречать веселый праздник Май. Сноси, жиган, как девочку-пацанку Везли этапом, отправляя в дальний край. За много верст на Севере далеком, Не помню точно, как и почему, Я был влюблен, влюблен я был жестоко — Забыть пацаночку никак я не могу. Который год живу я с ней в разлуке На пересылках, в тюрьмах, лагерях. Я вспоминаю маленькие руки И ножки стройные в суровых лопарях. Где ты теперь? Кто там тебя фалует — Начальник зоны, старый уркаган? Или в побег ушла напропалую, И напоследок шмальнул в тебя наган. И, может быть, лежишь ты под откосом Иль у тюремных каменных ворот. И по твоим по шелковистым косам Прошел солдата кованый сапог. Споем, жиган, нам не гулять по бану И не встречать веселый праздник Май. Споем, жиган, как девочку-пацанку Везли этапом, угоняя в дальний край. На Колыме, где холод и тайга кругом, Среди снегов и елей синевы Тебя я встретил с подругой вместе — Там у костра сидели вы. Шел тихий снег и падал на ресницы вам Вы северной природой увлеклись. Тебе с подругой я подал руку — Вы, встрепенувшись, поднялись. Я полюбил очей твоих прекрасный свет И предложил встречаться и дружить. Дала ты слово мне быть готовой Навеки верность сохранить. В любви и ласке время незаметно шло. Но день настал — и кончился твой срок. И у причала, где провожал я, Мелькнул прощально твой платок. С твоим отъездом началась болезнь моя. Туберкулез проходу не давал. По актировке — врачей путевке — Я край колымский покидал. Немало лет меж нами пролегло с тех пор… А поезд все быстрее мчит на юг. И всю дорогу молю я Бога С тобою встретиться, мой друг. Огни Ростова тихий снег слегка прикрыл, Когда к перрону поезд подходил. Тебя, больную, совсем седую, К вагону сын наш подводил. Так здравствуй, поседевшая любовь моя! Пусть кружится и падает снежок На берег Дона, на ветки клена, На твой заплаканный платок. Мы бежали по тундре, по широким просторам, Там, где мчится курьерский Воркута-Ленинград, Мы бежали из зоны, а за нами погоня — Кто-то падал убитый, и кричал комендант.

Припев:

По тундре, по стальной магистрали, Где мчится скорый Воркута — Ленинград… По тундре, по стальной магистрали, Там мчится скорый Воркута — Ленинград. Дождик капал на рыло и на дуло нагана. Вохра нас окружила: «Руки вгору!» кричат. Но они просчитались — окруженье разбито, Нас теперь не догонит револьверный заряд.

Припев.

Мы бежали с тобою зеленеющим маем, Когда тундра одета в свой прекрасный наряд. Мы ушли от погони. Мы теперь на свободе, О которой так много в лагерях говорят.

Припев.

В эту темную ночку я опять в одиночке Перед совестью чистый, но законом распят. Предо мной, как икона, ненавистная зона. А на вышке все тот же распроклятый солдат.

Припев:

По тундре, по стальной магистрали, Где мчится скорый Воркута — Ленинград… По тундре, по стальной магистрали, Там мчится скорый Воркута — Ленинград. Это было весною, в зеленеющем мае, Когда тундра проснулась, развернулась ковром. Мы бежали с тобою, замочив вертухая, Мы бежали из зоны — покати нас шаром!

Припев:

По тундре, по широкой дороге, Где мчит курьерский Воркута-Ленинград, Мы бежали, два друга, опасаясь тревоги, Опасаясь погони и криков солдат. Лебединые стаи нам навстречу летели, Нам на юг, им на север — каждый хочет в свой дом. Эта тундра без края, эти редкие ели, Этот день бесконечный — ног не чуя, бредем.

Припев.

Ветер хлещет по рылам, свищет в дуле нагана. Лай овчарок все ближе, автоматы стучат. Я тебя не увижу, моя родная мама, Вохра нас окружила, «Руки вгору!» кричат.

Припев.

В дохлом северном небе ворон кружит и карчет. Не бывать нам на воле, жизнь прожита зазря. Мать-старушка узнает и тихонько заплачет: У всех дети как дети, а ее — в лагерях.

Припев.