Улики горят синим пламенем
Шрифт:
Не то чтобы он не любил свою жену Наталью или дочку, даже совсем наоборот, души в них не чаял. За них, родных, любого злодея поуродовал бы, как Пикассо «Женщину, сидящую в кресле» или «Голову бородатого мужчины». Но иногда и самому оголтелому семьянину хочется немного побыть в одиночестве.
Гуров заглянул к нему до работы. Привычно поднялся на третий этаж, повернул налево и позвонил. Дверь открыл сам хозяин. Он проводил гостя на кухню и усадил к маленькому колченогому столу. На столе стоял натюрморт в стиле Петрова-Водкина. Станислав предложил:
– Выпьешь? Перцовочки, граммов
– Я-то думал, он лежит, залечивает тяжелые раны! – воскликнул Гуров. – А он вульгарно пьянствует. Причем в одиночку.
– Уже нет, – возразил Крячко, наливая водку во вторую рюмку.
– Я за рулем, – напомнил Гуров. – К тому же сегодня постный день.
– А я тебе колбасу и не предлагаю, – Крячко нанизал на вилку соленый масленок. Со шляпки гриба так и стекали густые желтоватые сопли рассола. У Гурова в ответ сразу и обильно потекли слюнки.
Крячко продолжал искушать друга с особым цинизмом:
– Лева, мы с тобой знакомы больше четверти века, и сколько тебе можно принять за рулем, а сколько под рулем, я знаю лучше тебя. Ты же не будешь такой свиньей, что откажешься выпить за мое здоровье?
Что тут возразишь?
– Твое здоровье, мент с раной! – Гуров выпил и закусил. Поскольку завтракал он легко, тут же захотелось есть.
Крячко прочитал это по глазам друга.
– Сейчас яичницу сварганю, – успокоил он.
И снова налил. Увидев протестующий жест Гурова, Станислав пояснил:
– Ты подписывался на пятьдесят граммов, в рюмку входит тридцать. Десять на ум пошлу, округляем – получаем требуемые пятьдесят. Кроме того, ты за мое здоровье выпил. Так какой я был бы свиньей, если бы не выпил за твое!
Гуров выпил и снова закусил сопливым масленком. Похрустел долькой репчатого лука. Потом попробовал селедочки. И не зря. Она оказалась жирной и малосольной. Откровенно говоря, он и не сопротивлялся особенно, злоупотреблял с чистой совестью. Только теперь, воздав хозяину должное и получив благодаря этому право голоса, он спросил:
– Как твое плечо?
Станислав пренебрежительно махнул здоровой рукой.
– Ничего страшного, слегка царапнуло. Завтра-послезавтра буду в полной боевой готовности. Руку вот только поднять не могу, бинты мешают. А так нормально.
За яичницей, зажаренной с чесноком, на сале с восхитительными мясными прожилками, разговор вернулся к работе.
– Говоришь, это были абреки? – размышлял вслух Гуров с набитым ртом. – Значит, урюпинские братки отпадают. Выходит, Элеонору похитили люди Мурада Джавдетова. Но откуда Мурад узнал о вашей встрече?
– Черушин предупредил, – высказал свое предположение Крячко. – У него на это была куча времени и масса возможностей. И он же подговорил алкашей, чтобы отвлекли меня.
Гуров задумчиво водил вилкой по опустевшей сковороде.
– А ты и рад подраться. Да, я слышал, что Черушин сливал информацию Мураду. Но тогда почему Мурадовы джигиты его убили?
Крячко поскреб макушку.
– А черт его знает! Одни вопросы. Кроксворды-регбусы, как говорил великий и мудрый Аркадий Райкин. Детская передача «Угадайка». Бандиты, которые работали на Вишневского, его же и пытаются убить. Другие бандиты, на которых работал Черушин, благополучно убивают своего стукача-майора. У них что, проходит декада под девизом: «Бей своих, чтобы чужие боялись»? Кстати, о боязни, – он посмотрел на часы, – ты не боишься на работу опоздать? А то, чего доброго, Капец заругает. – И ехидно захихикал.
Гуров не обратил на его выпад никакого внимания.
– У меня сегодня в плане день благотворительности. Посещаю больных и страждущих. Прямо от тебя отправлюсь еще к одному подранку, к Демьяну. Ты там что-то про колбасу говорил, гони-ка ее сюда. Надо делиться.
Крячко попытался возмутиться:
– Это грабеж! Я тоже больной! А бандиту своему лучше дозу героина захвати.
– Обойдется, – ответил Гуров. – Ему сейчас для полного счастья только кайфа и не хватает. Из него тогда вообще слова не вытянешь. Нет уж, мы его старым дедовским способом – колбасой промеж глаз.
Гуров забрал колбасу и, пожелав Станиславу быстрее поправляться, отправился дальше.
В тюремной больничке запах больницы смешивался со специфической тюремной вонью, сладковатой и противной. Раненый Демьян выглядел гораздо хуже Станислава. И водки Гурову не предлагал. Наоборот, если бы смог, то задушил бы собственными руками. Но не мог, поскольку предусмотрительный сыщик нашпиговал его пулями из своего «штайра» во все участки тела, отвечающие за движения. В результате грозный лидер урюпинской криминальной группировки только и мог, что в бессилии сверкать глазами и скрипеть зубами.
Гуров это отметил.
– Скрипишь? – сочувственно спросил он. – Ну, скрипи. Песочку подсыпь, громче будет.
– Да пошел ты, мусор!.. – высказал пожелание раненый.
Гуров с осуждением покачал головой:
– Ай-яй-яй! Нехорошо. Я-то к тебе со всей душой. Колбаски принес. У больного друга, можно сказать, изо рта вырвал. А ты грубишь. Чем я перед тобой провинился? Дырок в тебе наделал? Это потому, что я лучше тебя стреляю. А могло случиться, ты бы меня завалил. Работа у нас такая. Я – мент, ты – бандит. Что выросло, то выросло. Но это не мешает нам с тобой сесть и кое-что обсудить.
Он придвинул ногой табурет и уселся рядом с кроватью. Демьян отвернулся от полковника.
– А почему ты, мусор, думаешь, что я вообще буду с тобой разговаривать? За колбасу?
Гуров принялся выкладывать из пакета колбасу, сигареты, чай, зубную пасту и щетку, теплые носки и прочие нужные в камере вещи.
– Не только за колбасу. Тут все необходимое. Праздничный набор арестанта. Носочки вот шерстяные, в случае чего – расплетешь, будет на чем повеситься. Кто еще о тебе позаботится, кому ты, кроме меня, нужен? Твои пацаны или сами сидят, или ласты склеили, а хозяин затихарился. Так что деваться тебе некуда. Взяли тебя с поличным при покушении на Вишневского. А твои пацаны пытались убить генерала Задумова, когда он помешал им машины поджигать. Плюс мелкие правонарушения типа убить-ограбить или улицу на красный свет перейти. По совокупности я запросто могу тебя приговорить к высшей мере.