Ульмигания
Шрифт:
И лес, и Марта, и сложившаяся пополам старуха — все зыбко, все плывет.
Марта… Ее лицо заслоняет от Васильки ясное утреннее небо. Прусское небо. Обычно серое и низкое, в это утро оно странно светящееся и синее.
— Где рана? — спрашивает Марта. — Где у тебя рана?
Марта… Ему вдруг приходит в голову, что он мог бы ее любить. Или любил?
«Молчи, — слабо возражает в нем воин. — Воин не должен любить».
— Пес, — говорит Василько, не слыша самого себя. — Где пес?
Марта, наверное, тоже не слышит, потому что вглядывается ему в губы. Но она поняла.
— Не знаю, — сказала она. — Убежал. Где у тебя рана?
— Жаль…
— Чего жаль? —
— Как же так? — бормочет она. — Как же так?!
Потом она пытается взвалить его на лошадь, но он оказывается слишком тяжелым даже для такой сильной девушки. И тогда она из его плаща и нескольких жердей сооружает волокушу, крепит ее к упряжи и, погоняя лошадь к замку, все приговаривает:
— Как же так? Ну, как же это так?
Глава 21
Сутки Василько лежал без чувств. Потом пришел в себя, но взгляд его был мутен, и заметно было, что он плохо осознает окружающее. Вскоре опять впал в беспамятство, а к вечеру у него началась горячка.
Брат Петер все это время усердно молился, не забывая, однако, поглядывать за котелками в камине, в которых булькали отвары — для примочек, для вытяжки заразы из раны, для питья. Последний они с Мартой насильно, разжимая Васильке зубы ножом, вливали ему в рот через равные промежутки времени, когда из верхней колбочки часов просыпался в нижнюю весь песок.
К утру лихорадка раскалила Васильку до того, что он стал метаться, выкрикивая слова на непонятном ни Марте, ни Петеру языке. Они привязали его к лавке, чтобы он не разбередил себе рану. Брат Петер влил ему в рот несколько капель маковой настойки и, упав на колени перед распятием, горячо помолился.
— Ну вот, — сказал он потом Марте. — Теперь вся надежда только на Бога. Доживет до утра — выкарабкается. Нет — нам останется утешать себя тем, что он умер, как рыцарь — во славу Христовой церкви, с мечом в руках.
Марта посмотрела на распятие, потом перевела взгляд в угол, где освещенное красноватым светом лампады мерцало неземное кроткое лицо матери того, кто, как ей говорили, принес себя в жертву ради спасения всех людей. Заплакала и, опустившись на колени, впервые искренне, всем существом своим, взмолилась к ней:
— Матерь божия! Мне от тебя ничего не нужно. Молю тебя ни за брата, ни за отца, ни за суженого…
Брат Петер, потоптавшись, вышел во двор хохбурга. [115]
115
Хохбург — собственно замок, в отличие от форбурга — предзамкового укрепления.
Когда он пришел, Марта уже спала, свернувшись клубком под иконой.
Спустя неделю Василько спустил ноги с лавки и попытался встать, но тут же сел, судорожно стиснув зубы. Посидел, тяжело дыша, и потребовал меч. Марта, не зная, как себя вести, посмотрела на Петера, но тот пожал плечами.
— Меч! — резко сказал Василько, и она не посмела ему перечить — подала.
Василько вытащил его из ножен и покачал сначала в одной руке, потом в другой, будто взвешивая, и вдруг стал быстро вращать им, перекидывая из стороны в сторону. Лицо его побелело и покрылось испариной, но руки казались такими же ловкими, как всегда. И только когда он закончил упражнения и аккуратно сунул меч в ножны, Марта увидела, как дрожат его пальцы. Молча Василько выпил поданный Петером отвар, повалился на лавку и тут же уснул. А как только открыл глаза, снова потребовал меч.
С этого дня Василько упражнялся с мечом по несколько раз в день — в те минуты, когда не спал. Минуты эти становились все длиннее, и постепенно он стал вставать на ноги, а вскоре смог и выходить. Сначала во внутренний двор, а затем дальше, через мост, во двор форбурга. Как-то само собой получилось, что Марта, поначалу помогавшая Васильке в передвижениях по замку, стала исполнять роль партнера в Василькиных занятиях. Затем и сама в них втянулась. Нападая порой на него с тяжелой ясеневой дубиной вместо меча, даже забывала о том, что в спине Васильки еще не затянулась рана. Опасения, что братья Ордена поднимут ее на смех, развеялись, когда Петер сказал, что многие из сестер, да и поселенки, владеют оружием наравне с мужчинами. И она начала всерьез обучаться технике боя.
В один из дней — это было на рассвете воскресенья, когда Василько ставил Марте боковой удар мечом — к ним подошел Петер. Постоял в сторонке, глядя, как Марта машет палкой, потом неуверенно начал:
— Сегодня все порядочные христиане посвящают себя молитвам…
— Не человек для субботы, но суббота для человека, — сказал Василько, отбиваясь от Марты. — Нога!
— Что? — спросил Петер.
— Дура! — сказал Василько. — Ну, хорошо, не понимаешь словами, тогда объясню по-другому.
В очередной раз, когда Марта направила свою палку поперек живота Васильке, он отступил, одновременно помогая дубиной пройти «мечу» Марты мимо него, и, когда она провалилась вправо и одна ее нога оторвалась от земли, Василько подсек другую, и Марта неуклюже, грузно шлепнулась в пыль. Петер решил, что она сильно ударилась грудиной, потому что видел, как зашлось ее дыхание и скривилось лицо от боли. Вдобавок к этому Василько ткнул ее палкой в живот.
— Я повторяю в последний раз, — сказал он. — Ноги не должны отрываться от земли. Они должны цепляться за нее. Ты можешь вертеть чем угодно, только не задницей!
— Я сейчас еду в Хайлиген Кройц, [116] — напомнил о себе Петер.
— Я знаю. Я ждал тебя. Спроси у князя, помнит ли он, что кончается вторая неделя?
— Хорошо.
Петер посмотрел на Марту. Та, тихо постанывая, поднималась из пыли. Вообще-то Петер пришел ради нее. Он думал, что ей захочется передать что-нибудь отцу. Но Марта молчала. Она встала и, крепко упершись расставленными ногами в землю, изготовила свою палку к бою. Она была в грубых прусских мужских шароварах. Длинные волосы убраны в косу, скрытую воротом кольчуги.
116
Хайлиген Кройц — (ныне п. Красноторовка) центральный поселок владений князя Кантегерда.
Петер пошел запрягать лошадь.
— Ладно, — сказал Василько. — Давай отдохнем. Потом попробуем с мечами.
Марта помогла ему сесть и удобнее прислониться к стене. Под рубахой у Васильки, от поясницы и вокруг груди, были плотно примотаны к телу тонкие липовые плашки, не позволявшие делать лишние движения корпусом и дергать понапрасну рану. Это ему мешало двигаться, но сдерживало боль.
Марта присела рядом на корточки. Ей хотелось прислониться к нему, но она никогда бы этого не сделала. Вот если б он привлек ее… Но он сидел, прикрыв глаза, будто задумавшись. Она знала, что так он старается унять боль. Странно, но когда Василько лежал без сознания, беспомощный, как младенец, то был ей гораздо ближе, чем теперь.