Ultima Ratio

Львов Вадим

— Что до Небогатова. Он опасен, но он — мастер своего дела. Настоящий полевой агент с большой буквы. Если его версия верна- организуйте мне личную встречу с этим жандармом. По ее итогам, решу, что с ним делать.

Глава 24

Перспектива. Житомир. Волынская губерния. 10 июня 2001 года.

— Господин лейтенант. Повернитесь на бок. У вас укол по расписанию.

Кряхтя как столетний дед Сергей Дельвиг повернулся на левый бок подставляя свою задницу под безжалостную руку сестры милосердия Капитолины Осинской. Медсестра Капа была крепкая, дебелая тетка лет под сорок, сохранившая остатки былой девичьей красоты несмотря на троих детей и двух мужей. Последний супруг Капитолины, зауряд — прапорщик Николай Осинский, был заведующим склада медикаментов при Житомирском гарнизонном госпитале, дружил с начальником госпиталя и его замом по интендантской части, поэтому в семье Осинских был хоть и умеренный, но — достаток. С началом Галицийской войны, в госпиталя хлынул поток раненных, которых как всегда на Руси, никто

не ждал. Контуженный собственной бомбой с штурмовика и наевшийся песка Сергей, был чудом выкопан прибывшей на высоту ротой пластунов дивизионной разведки и немедля отправлен в ближайший тыл вместе с двадцатью семью уцелевшими «охотниками» сводной роты, передового батальона. Несмотря на дорожный хаос, эвакуация раненых, о чудо — чудо, была поставлена начмедом дивизии, подполковником медслужбы Дымовым, на высшем уровне. Грузная «Татра» прыгая по разбитому проселку доставила Дельвига на сортировочный перевязочный пункт дивизии — а оттуда, не теряя времени уже в эвакуационный передовой госпиталь в приграничном Дубно. Провалявшись там два дня и получивший необходимую помощь, Сергея погрузили в переполненный раненными санитарный поезд и отправили на восток. Но Житомирский госпиталь на пятьсот коек — был уже забит до отказа, и Дельвига собирались отправить дальше, но измученный приступами головной боли и тошноты Серега представил себе еще сутки пути в душном и переполненном санитарном вагоне пропахшем гноем, кровью и дерьмом начал орать, что напишет самому командующему округу если его не высадят в Житомире. Таких как он, набралось немало и в дело вступила общественность. Житомирский городской глава, купец первой гильдии Ефим Шуфрич, своим волевым решением, приказал выделить для увечных воинов две сотни коек в земских больницах. Как говорится из чувства глубокого патриотизма и попытки скрыть перед губернской ревизией хищения в отделе здравоохранения. Так Сергей очутился на свежих простынях в неврологическом отделении городской больницы номер два. Все его документы уместились в тонкую «медкарту» заведенную на него еще в Дубно. К раненным и контуженым была приставлена сводная военно-гражданская врачебная бригада и такая же бригада медсестер. Во главе с мощной Капитолиной, взявшей на себя обслуживание офицерских палат. Гражданских сестер милосердия, Капа строго называла «глазастыми мокрощелками» мечтающим урвать себе мужа — офицера любой ценой и поэтому, гражданские сестрички были отправлены присматривать за нижними чинами. В чистой палате, помимо Сергея, было еще трое офицеров- старший по званию, майор Варфоломей Каладзе, адъютант отдельного танкового эскадрона, здорово обгоревший при попытке вытащить из подбитого танка, своего раненного мехвода, капитан — летчик, Антон Клюгенау, сбитый во время разведывательного вылета и трое суток пробиравшийся к своим и наконец, еще один лейтенант — вольноопределяющийся, командир огневого взвода полковых минометов, выпускник Александровского металлургического института, Дмитрий Ольховский. Говоривший на русском со смешным, малороссийским акцентом, которого стеснялся. Самым тяжелым, был Каладзе — у него практически до кости обгорели ноги, когда детонировал топливный бак «восьмидесятого» и его окатило горящим керосином. Грузин по ночам глухо выл от болей и периодически получал укол морфина, после чего затихал. Отрадой майора было то, что его главное мужское достоинство от огня не пострадало. Вторым по тяжести ранения был Ольховский- но здесь явно был фактор невезения. Минометная батарея, где служил Ольховский даже еще не вступила в бой когда сорвавшиеся с крепежа опорная плита, раздробила лейтенанту ступню. Не сделав ни одного выстрела по врагу, Ольховский поехал в тыл и теперь тяжело вздыхая, лежал с жестко закрепленной ногой на «растяжке Елизарова».

Капитан ВВС, барон Антон фон Клюгенау, самый родовитый из всех лежащих в офицерской палате тоже попал в анекдотичную ситуацию. Его самолет — разведчик И-300Р, был принят слепошарыми зенитчиками за германский фоторазведчик «Хейнкель -220» (хотя как их можно спутать!! Негодовал Клюгенау) и обстрелян по возвращению на родной аэродром. Самолет был подбит и летчику пришлось катапультироваться. Все бы ничего, но приземлившись. Антон был обстрелян какими то о непонятными личностями в полувоенной форме. Пуля продырявила плечо и потерявший сознание барон, был подобран прибывшими уральцами из разведывательного эскадрона десятой Уральской казачьей танковой бригады.

— Эти олухи мать их эти, меня и сбили….а потом они же и спасли…Вот однако, каламбур. Хихикал капитан, потирая простреленную руку.

К прибывшему Дельвигу видя явные признак контузии особо не цеплялись, просто спросили из какой части и чем в армии занимался и потеряли к нему интерес. Чего с контуженным общаться то? Мучение одно и для него и для себя….

Серега особо к общению и не стремился, страдая от приступов мигрени и головокружения. При хождении его мотало, как после хорошей пьянки и даже до сортира приходилось идти держась за стену. Но это лучше чем с Каладзе. Тому перед тем как судно дать — укол обезболивающий в афедронделают.

И все бы ничего, Серега начал было поправляться, но тут пришла беда откуда не ждали. Оказывается, провальный по сути бой под Клекотовым, где погиб в полном составе батальон «охотников» исполняя пьяный приказ генерал-майора Дарницкого — благодаря умелой пропаганде военно-просветительского отдела [34] штаба корпуса превратился чуть не в аналог битвы под Полтавой или Лейпцигом. Начальник отдела, полковник Сыромятин, выпускник кстати кафедры психологии Киевского университета, не зря ел свой хлеб с маслом и мигом превратил поражение в победу умело проведя брифинг с острыми на язык и перо московскими журналистами. Более того, Сыромятин взял на себя смелость провести журналистов, несмотря на близость передовой по позициям сводного батальона в Клекотово. Этот неординарный шаг, спас от немедленного трибунала

с закатом карьеры, как не просыхающего Дарницкого, так и его патрона и собутыльника — генерал-лейтенанта Рюмина. На вопрос одного из настырных бумагомарак, кто мол командовал остатками батальона и удержал столь важную позицию, Сыромятин, не моргнув глазом назвал единственного выжившего офицера — лейтенанта Филиппова. По законам пропагандистского жанра хоть один герой-командир — но должен быть живым. И на эту роль идеально подошел Сергей. Вольноопределяющийся, из народа, но с высшим техническим образованием, предпочитающий военную карьеру — работе инженером. Исключительно из высоких патриотических убеждений. Уже утром все газеты вышли славя нового героя и через сутки в ним присоединился сонм радиостанций и телевизионных каналов. Губернская газета «Херсонский вестник», выяснив в каком полку служил герой даже распечатала его фотопортрет на всю передовую страницу присовокупив к нему хлесткий заголовок «Новый русский витязь». Все бы хорошо, если бы не факт, что ты находишься во всероссийском розыске по подозрению минимум в пяти убийствах, попал в армию по подложному паспорту через своих могущественных друзей и тебя ищет изгнанный из-за тебя со службы бывший одесский обер-полицмейстер Сиверс. Точно не для того, что бы выпить с ним чашечку кофе. Сергей в этот момент спокойно катил на восток в переполненном санитарном вагоне.

34

Военно-просветительский отдел — в Российской армии полный аналог политотдела. Отвечает за пропаганду и патриотическое воспитание военнослужащих.

Где то ближе к полудню, в больничном коридоре раздался топот и какие то возбужденные крики. Дверь в офицерскую палату распахнулась и в помещение ввалилась пестрая и представительная компания. Судя по натянутому на мощные телеса красно-синему вицмундиру [35] и красное лицо в палату вошел никто иной как господин Калязин, статский советник второго класса и губернатор Волыни, рядом с ним стаяла крупная, роскошная дама в умопомрачительном платье более подходящем для парижского подиума чем для земской больницы — надо понимать, супруга губернатора Любовь Калязина- Соколовская и плотный человек с черной бородкой и маслянистыми, бегающими глазами и массивной магистратской цепью — житомирский городской глава, Ефим Шуфрич. В довесок шел старик со слезящимися глазами облаченный в парадный военный мундир с аксельбантами и погонами генерал-майора.

35

Вицмундир- парадная униформа для гражданских чиновников. Пережиток прошлого, однако существует до сих пор. Весьма популярен в провинции.

Осмотрев раненых офицеров своим слезящимися глазами генерал — майор отдал честь и представился.

— Господа офицеры! Генерал-майор Подобный, начальник Волынского губернского военно-учетного отдела, а это….

Сзади кровати Сереги, тихо хрюкнул барон Клюгенау

— На кого подобный Подобный….

Генерал, видя такую непочтительность начал стремительно багроветь, как бакинский помидор но тут его опередила дама, сделавшая стремительный рывок вперед в стиле бронекавалерии.

— Ах бросьте вы субординацию, дорогой Иван Саввич! Это же наши израненные герои, истинно-русские богатыри. Входите господа, входите. Дама замахала руками и вскоре и в без того тесную палату, немилосердно оттолкнув генерала и городского главу втиснулось трое репортеров с магнитофонами на плече и фотокамерами с вспышкой.

С обезоруживающей скоростью заблестели фотовспышки и Серега сам и не понял как оказался между тушей губернатора и роскошной грудью его супруги а в кармане уныло-синей больничной пижамы появилась цветочная бутоньерка обернутая в национальный флаг. От губернатора, несмотря на запах парфюма, страшно перло какой то гнилью а от супруги исходил тонкий аромат французских духов.

Тут губернаторша чмокнула Серегу куда то в область виска и проворковала в ухо.

— Еще одно фото с героем Клекотово, Дмитрий, сиди смирно и не дергайся! Прикрикнула мадам на потного супруга. После этого, торопливых рукопожатий и ещё более торопливых пожеланий скорейшего выздоровления, губернатор с супругой и генералом Подобным покинули палату предоставив место для Шуфрича.

Житомирский городничий оказался, как ни странно, нормальным мужиком. Громких слов не говорил, обниматься и фотографироваться — не лез. Подмигнув офицерам он пригласил четырех красивых одетых в местные костюмы с лентами в волосах девиц, каждая из них принесла огромную плетеную корзину со снедью и объёмной бутылкой горилки.

— На здоровье, господа, поправляйтесь Бога ради! Прощебетал Шуфрич и отчалил.

Ошарашенные натиском влиятельных персон, все прибывающие в палате офицеры молчали. Первым, как обычно пришел в себя Клюгенау.

— Горилку то, спрятать надо. Немедленно. Да и вкусности в холодильник перетащить. А то испортятся. Жара вон какая стоит.

— А ти получается у нас герой? Язвительный голос Каладзе отвлек Серегу от стучащей в голове боли.

— Что?

— Ти говорю один герой, да? А ми тогда кто? Скрипел Варфоломей пожирая лицо Дельвига черными и яростными глазами.

— Не начинай Варфоломей! Влез в разговор Клюгенау, стараясь погасить скандал в зародыше.

Тошнота усилилось и лицо танкиста-майора плыло перед глазами.

— Не знаю! Огрызнулся Дельвиг. Я просто лямку тянул, как и все.

Ответ, несмотря на резкость, видимо удовлетворил майора и он откинувшись на подушку выругался на грузинском.

— Вай, горилка-морилка….Лучше бы вина бутылку положили. От вина — кровь чище и раны быстрее заживают.

— Да где здесь вино, Варфоломей? Здесь только горилка или водочка. Это же не Кавказ.

— А еще из вишни компот варят. Мечтательно протянул Ольховский.

— Ай компот еще….Мальчышка! Грозно просипел Каладзе. Антон Федорович, позовите Капитолину…