Ультиматум губернатору Петербурга
Шрифт:
Семен уперся взглядом в протез. Ненавистный протез! Хорошее настроение, вспыхнувшее при воспоминании о давнем, первом убийстве в ноябре восьмидесятого года, мгновенно разрушилось. Тогда, впрочем, тоже так было… Он открыл дверь движущегося вагона. Сразу ворвался стук колес и ледяной ветер со снегом. Сенька выбросил труп сучки из тамбура. Больше она никогда не назовет его убогим. Сперма стекала по ноге к березовой деревяхе, пропитывала штанину казенных бязевых кальсон. Холодный воздух остужал вспотевшее лицо. Следом он выпихнул левой ногой (он так и думал — ногой!) ее пальто. Затем сумку. На полу, в луже крови, блестели зеленые осколки винной бутылки.
Он сам не смог бы описать свое состояние, но было оно необыкновенным!
Потом пришло омерзение и страх. А протез остался. Чуда не произошло, и новая нога не выросла.
Сначала он ждал ареста. Он был уверен, что его вычислят и в один из дней или ночей в его дверь постучат. Время шло, за ним не приходили, и страх потихоньку таял, как тот ноздреватый весенний снег, в котором найдут в марте восемьдесят первого убитую Фридманом девушку.
Дуче пристегнул протез. Он был изготовлен в Швейцарии по индивидуальному заказу, с применением космических материалов и технологий. Легкий, почти невесомый, по-своему изящный. Протез практически не натирал культю и помогал скрыть хромоту. Он почти заменял ногу… но не мог ею быть. Дуче ненавидел этот маленький ортопедический шедевр. Точно так же, как он ненавидел всех двуногих.
За дверью слышались голоса, бряканье посуды. Семен Ефимович постоял около двери, прислушался. Осторожность чрезмерной не бывает. В кухне разговаривали Финт и Прапор… ничего интересного. Семен осторожно отодвинул занавеску, посмотрел в окно. Тоже ничего необычного или настораживающего. В принципе-то, полагал он, вычислить этот адрес ЧК не сможет. Дача записана на совершенно постороннего человека. Знали о ней всего четверо. Да и то двоих — Очкарика и Козули — уже в живых нет.
Семен отодвинул стул и вышел в кухню. Прапор чистил картошку, Финт резал помидоры для салата. На столе стояло несколько бутылок пива.
— Пиво отставить, — сказал Дуче вместо приветствия. — Сегодня обратно в Питер нужно ехать. Дело есть.
— А чего? — спросил Генка.
— Как там эта? — игнорируя вопрос, сказал Семен.
— Нормально… Финт пожал плечами.
— Че? Назад ее вести?
Дуче опять не ответил, опустился на стул. Вести Наталью назад нет никакого резона. Более того, он уже знал, как именно с ней поступит. Но это будет потом, после получения денег.
— Что будем делать, Пернатый? — спросил Мишка после долгого молчания.
Столбик пепла упал с сигареты и лег на скатерть. Было в этом что-то символическое… погребальное что-то. Так думать не хотелось, но дурные мысли лезли сами. Они крались, как стайка голодных мышей, почуявших запах сыра.
— Не знаю, — выдохнул вместе с дымом Леха. — Не знаю.
Снова повисла тишина. Оба бывших морпеха понимали, что шансов разыскать Наталью своими силами у них нет. Совершенно определенно прорисовывался только один реальный вариант: идти с повинной в РУБОП или в ФСБ. Возможно, там что-то сумеют. Сизый сигаретный дым, плавая в воздухе, образовывал витиеватые письмена, и Птица читал в них свою дальнейшую судьбу: КПЗ, допросы, набитая людьми камера, суд, этап, зона. Сигаретный дым стелился колючкой запретки, раскрывался оскалом овчарки и подписью судьи под приговором. Когда-то Птица дал себе зарок: в тюрьму он больше не сядет. Никогда. Теперь, когда безработная Натаха ждет ребенка, это тем более невозможно. И тем не менее другого выхода нет, нужно идти в РУБОП.
Мишка
— Спрячься в ванной, — сказал он. — На всякий случай.
Птица прошел в ванную. На натянутой в несколько рядов леске висели его джинсы и черная кожаная куртка. Он прижался ухом к двери и услышал звук открываемого замка. Спустя несколько секунд мужской голос произнес:
— Здравствуйте. Мне нужен Гурецкий Михаил Александрович.
— Я и есть, — ответил Мишка. — Чем обязан?
— Федеральная служба безопасности, — сказал невидимый мужчина. — Моя фамилия…
Фамилии комитетчика Птица не услышал. Вот и все, подумал он, вот и все. Он привалился спиной к кафелю и медленно опустился на корточки. Вот и все! Он не ощущал боли в затылке, он вообще ничего не ощущал.
А еще через несколько секунд невидимый сотрудник ФСБ назвал его фамилию. За картонной дверью ванной Птица уловил окончание фразы:
— …Воробьев Алексей Дмитриевич. Вы ведь вместе служили, верно?
— Верно, — ответил Мишка спокойно. — А что, собственно, случилось?
— Ничего. Есть потребность задать несколько вопросов.
— Пожалуйста, спрашивайте.
— Вы, Михаил Александрович, поддерживаете со старым сослуживцем отношения?
— Да, конечно… Вот на День ВМФ встречались, отмечали…
— Ага, понятно. Наш интерес вызван вот каким обстоятельством: Алексей мог стать свидетелем одного происшествия. И у нас есть к нему вопросы, но он со вчерашнего дня дома не появлялся. И его жена тоже исчезла.
— Он не женат, — сказал Мишка.
— Тем не менее со своей соседкой, Натальей Забродиной, они состоят в фактическом браке. Вы, кстати, с ней знакомы?
— Да, конечно.
— Так вы, Михаил Александрович, не подскажете, где может быть Алексей?
— А хрен его знает, где он может быть. Сидя на корточках в ванной, Птица представил, как Сохатый пожал плечами. Значит, комитетчику уже известно о его причастности к взрыву… Но откуда? Об этом мог знать только Дуче и Прапор. Оба убиты в перестрелке с ФСБ. По крайней мере, таковы выводы Мишки… два трупа под простынями… А если не убиты? Тогда чьи это трупы? Или все-таки убиты, но предварительно допрошены? Ерунда, так не делают. А откуда ты знаешь, как они ЭТО делают? Как-то Наталья прочитала в бульварной газетенке, специализирующейся на сплетнях и липовых сенсациях, интервью с офицером секретного отдела ФСБ. Анонимный палач рассказал, что мораторий на смертную казнь не распространяется на особо опасных террористов и предателей. Приговоры выносятся и приводятся в исполнение негласно. Для этого в недрах безопасности есть особая, строго засекреченная группа офицеров… Леха тогда посмеялся и сказал, что раз уж это все так засекречено, то какого черта? Чушь все это, Натали! Сейчас он уже не был так уверен в своих словах. Но как? Как могли на него выйти?
— А все-таки, Михаил Александрович? Подумайте хорошенько, — продолжал комитетчик, — где может находиться ваш приятель. Встреча с нами в его же интересах.
— Но я действительно понятия не имею, — Мишкин голос звучал искренне.
— Очень жаль… А давно вы виделись в последний раз?
— Я уже говорил — в День ВМФ.
— После этого не встречались?
— Нет.
— А по телефону не доводилось общаться?
— Да как-то не пришлось…
— Еще пару вопросов, Михаил Александрович. Скажите, а кого из знакомых Воробьева вы можете назвать?