Улыбка 45-го калибра
Шрифт:
– Чего, – спросила в конец обалдевшая Ирка, – чего еще то?
– Как столик разбила, так разозлилась, что занавески разодрала, – как ни в чем не бывало заявил Кешка, – ты от матери подальше держись, безумие заразно.
– У меня нет когтей, – сказала я и рассердилась сама на себя.
Выходит, все остальное правда, вот только с когтями накладочка вышла.
– Аркашка наврал тебе!
– Аркадий Константинович никогда не лжет, – возмутилась домработница.
– Значит, я, по-твоему, способна кататься на люстре?
– Ну, – замялась Ирка.
– Прыгать на столик, а потом рвать занавески? Это на меня похоже?
– Да, – выпалила Ира, – вернее, не всегда, но часто, в общем, похоже.
В полном негодовании я пошла к себе. Кешка отомстил мне за телефон. Одно хорошо: Ирка, совсем того не желая, подсказала, как действовать дальше. Следить. Все очень просто. Нужно устроить засаду возле дома Артура Романовича Мордвинова и тщательно проследить, кто приходит к мужику. Естественно, рано или поздно я увижу эту молодую женщину, разъезжающую на «Мерседесе». На всякой машине имеется номерной знак.
Значит, сфотографирую сцену трогательного прощания мадам с Мордвиновым, запишу номерок кабриолета, а потом…
С лихорадочной поспешностью я принялась натягивать на себя одежду. А потом! Пойду к господину Мордвинову и предложу сделку. Он мне рассказывает, от кого получил яйцо, а я отдаю ему снимки и негативы. Если дражайший Артур Романович откажется, пригрожу, что отправлю компрометирующие снимки рогатому мужу любвеобильной дамочки. Парнишка, который купил своей жене «Мерседес», вряд ли захочет, чтобы милая супруга каталась в нем на свиданки к любовнику. Мужчины очень нервно относятся к факту измены. Лица сильного пола могут многое простить своим женщинам: мотовство, лень, бесхозяйственность, глупость, вздорность, сварливость, но вот измену – практически никогда. Так уж устроены мужчины: что его, то его.
В магазин «Безопасность» я влетела, размахивая кошельком.
– О, – сказал рыжеволосый продавец, – ну, как дела? Поймали супруга?
– Почти, – радостно сообщила я, – теперь хочу осуществить наружное наблюдение. Мне требуется хороший бинокль и качественный фотоаппарат.
– Такого добра у нас навалом, – обрадовался парень, – на любой вкус, выбирайте.
Вооружившись отличной цейсовской аппаратурой и замечательным фотоаппаратом, я понеслась в Подлипецкий проезд. Погода стояла великолепная, апрельское солнышко ласково пригревало землю, на газонах уже зазеленела первая травка, в воздухе одуряюще пахло быстро наступающей весной.
Естественно, что во дворе дома вновь толкался народ. Радуясь воскресному дню, гоняли на велосипедах дети, мужчины играли в домино и толпились у гаражей. Клава и Зина восседали на той же лавочке. Я подскочила к ним:
– Здрассти.
– Привет, – ответили старухи.
– Вот, фотоаппарат принесла.
– Правильно, – одобрила Клава, – таперича жди, когда появится, она завсегда к обеду прируливает.
Старухи принялись мирно перемывать кости соседям. Я тихонько сидела на краю лавочки.
– Вон Колька пошел, – объявила Зина.
– Опять небось пьяный, – предположила Клава.
– Не, вроде прямо шагает.
– Значитца, вечером напьется, – резюмировала Клава.
– Смотри, Катька с Пашкой под ручку чешут!
– Простила она его, выходит! Мало ён ей синяков под глазья ставил.
– А у Ленки живот на нос полез, – злорадно сообщила через секунду Зина.
– Да уж, – хмыкнула Клава, – я ей ищо зимой говорила: «Осторожней, девка, не надо парню на шею вешаться!» И чего? По-моему вышло. Володька сбег, а у Ленки пузо.
Я вяло слушала их беседу. Двор заменял бабкам все: телевизор, кино, газеты и книги. Скорей всего они никуда не ходили, проводя целые дни на скамеечке и обсуждая соседей. Очень увлекательное занятие. Баба Нюра из моего детства всегда ласково так говорила, увидав семилетнюю Дашеньку с помойным ведром:
– Посиди со мной минуточку, отдохни. Чегой-то у тебя в ведре-то? Банки из-под тушенки? Афанасия не готовит? Консервами питаетесь? Хорошо, значит, живете, коли мясо из упаковок себе позволяете.
Солнышко припекало, мне стало жарко, и я расстегнула кожаную куртку.
– Ох, молодежь, – неодобрительно покачала головой Клава, – запахнись, ща обдует, и готово дело – радикулит.
– Клав, глянь, – оживилась Зина, – это кто ж такой?
По двору шел довольно высокий стройный мужчина в самой обычной темно-коричневой куртке. Вязаную шапочку цвета молочного шоколада он натянул до бровей. Лица у незнакомца, можно сказать, не было. Лоб закрывал головной убор, над верхней губой торчали пышные черные усы, а подбородок прятался в окладистой бороде цвета молодой вороны.
Быстрым шагом мужчина приближался к подъезду.
– Не знаю, – протянула Клава, – в первый раз такого вижу, не из наших, со стороны. Гость небось.
– К кому ж идет? – не успокаивалась Зина.
– А к Парастаевым небось, – ответила Клава. – Тонька вчера хвалилась, что к Митьке учителя английского наняли.
– Денег девать некуда, – неодобрительно покачала головой Зина.
– Им чего, они на рынке торгуют.
– Ох и чудной парень, чисто Карабас-Барабас, глянь, ботинки какие.
Я невольно перевела взгляд на ноги мужчины и подавила улыбку. Штиблеты, прямо сказать, не слишком элегантные. Тупой носок украшен железной пластинкой, и она сверкает под ярким солнышком. Мне не нравится такая обувь, но она сейчас на пике моды.
Бородатый исчез в подъезде. Клава с Зиной принялись самозабвенно обсуждать какую-то Нинку, купившую на днях шубу. Я в тоске осматривала двор. «Мерседес» не появлялся, дверь подъезда, где жил Мордвинов, открылась только один раз, когда туда вошел бородатый мужик.