Улыбка (изд.1993)
Шрифт:
А вообще-то, зачем ему лишние осложнения? Лучше отнести Бишопа… в гараж, положить на заднее сиденье машины и увезти в безлюдное место, а телохранителей он собьет со следа — скажет, что похитил и спрятал Бишопа. Неплохая мысль, черт возьми. Все-таки он, Кроуэлл, умница!
Он попытался поднять тяжелое тело Бишопа. Не смог. Но в конце концов переправить тело вниз на заднее сиденье машины удалось — это за него сделала штуковина.
Кроуэлл, пока она этим занималась, оставался в своей спальне. Ему не хотелось смотреть, как штуковина это делает.
— О,
Лихорадочно соображая, Кроуэлл поставил устройство на прилавок. Мм… быть может, теперь ему что-нибудь объяснят? Спрашивать нужно деликатно, не впрямую. Спрашивать так, чтобы…
— Послушайте, мистер, не знаю как вас зовут, я не говорил вам, но я репортер. Мне бы хотелось сделать передачу для «Последних новостей» о вас и вашей лавке. Но чтобы рассказали вы сами.
— Вы знаете о пустяковинах и ерундовинах ничуть не меньше меня, — сказал человек.
— Не меньше?..
— Такое у меня, во всяком случае, создалось впечатление.
— О, конечно. Конечно, знаю. Но всегда лучше на кого-то сослаться. Понимаете?
— Ваша логика мне неясна, но я сделаю то, чего вы от меня хотите. Слушатели захотят, по-видимому, узнать подробно о моей «Лавке Чепуховин», не так ли? Ну что ж… Чтобы мое торговое дело выросло до нынешних масштабов, потребовались тысячи лет пути.
— Тысячи миль пути, — поправил Кроуэлл.
— Тысячи лет, — повторил человечек.
— Разумеется, — сказал Кроуэлл.
— Мою лавку, пожалуй, можно назвать энергетическим результатом неадекватного семантизирования. Устройства, которые вы здесь видите, вполне справедливо было бы назвать изобретениями, делающими не конкретно что-то, а все вообще.
— Разумеется, — бесстрастно сказал Кроуэлл.
— Теперь вот что: если один человек показывает другому деталь автомобиля и не может вспомнить ее названия, что он говорит в таких случаях?
Кроуэлла осенило:
— Он называет ее штуковиной, или загогулиной, или ерундовиной…
— Верно. А если женщина говорит с другой женщиной о своей стиральной машине, или о взбивалке для яиц, или о вышивании тамбуром, или о вязанье и у нее вдруг затмение в голове и она не может вспомнить точное слово — что она тогда говорит?
— Она говорит: «Эту висюльку надень на загогулину. Придержи финтифлюшку и насади ее на рогульку», — сказал Кроуэлл, радуясь, как школьник, понявший вдруг математическое правило.
— Совершенно верно! — воскликнул человечек. — Хорошо. Таким образом, мы здесь имеем дело с появлением семантически неточных обозначений, пригодных для описания любого предмета — от куриного гнезда до автомобильного картера. «Штуковиной» могут назвать и парик, и половую тряпку. Штуковина — это не один определенный предмет. Это тысяча разных предметов. Да… так вот что я сделал: проникал в сознание цивилизованных людей, извлекал представление каждого
— Они могут все?
— Не все, но очень многое… Что же касается функционирования большинства из них, то оно возможно благодаря примерно шестидесяти протекающим в любом из них одновременно процессам, необычным, взаимодействующим, разнообразным по объему и интенсивности. У каждого из моих творений свой набор полезных функций. Одни устройства большие. Другие маленькие. У больших множество разнообразных применений. На долю маленьких выпадают всего одна или две простые функции. Ни одно изделие не повторяет другое в точности. Прикиньте сами, сколько времени, места и денег вы сэкономите, купив какую-нибудь из моих штуковин!
— Ага, — отозвался Кроуэлл. Ему вспомнилось тело Бишопа. — Использовать вашу штуковину можно очень многообразно, тут уж ничего не скажешь.
— Хорошо, что вы напомнили. Я хочу спросить вас о пустяковинке модели 1944 года, которую вы дали в счет стоимости моей штуковины. Где вы ее раздобыли?
— Где раздобыл? Вы про эту, для чистки… то есть, про пустяковинку? Я… э-э… я…
— Вам не следует ничего опасаться, вы можете быть со мной откровенным. Ведь у нас общие профессиональные тайны. Вы сделали ее сами?
— Я… я купил ее, а потом над ней работал. Вкладывал… вкладывал энергию мысли — ну вы знаете как.
— Значит, вам известен этот секрет? Подумать только! А я-то считал, что, кроме меня, о возможности превращать мысль в энергию не знает никто. Какой блестящий ум! Вы учились в Рругре?
— Нет. До сих пор жалею, что не попал туда. Не было возможности. Всего достиг собственными силами. Ну а теперь вот что: я бы хотел вернуть эту штуковину и взять что-нибудь другое. Штуковина мне не нравится.
— Не нравится? Но почему?
— Да просто не нравится — и все. Слишком много возни. Мне бы хотелось что-нибудь попроще.
«Да, — подумал он про себя, — попроще, чтобы видно было, как работает».
— Какого рода устройство, мистер Кроуэлл, желаете вы взять в этот раз?
— Дайте мне… штучку-дрючку.
— Штучку-дрючку какого года?
— А не все разно какого?
— О, вы опять шутите!
Кроуэлл сделал глотательное движение.
— Разумеется, шучу.
— Вы ведь, конечно, знаете, что год от года свойства штучки-дрючки, как и само ее название, меняются, и меняются они уже на протяжении тысяч лет.