Улыбка лорда Бистузье. Часть вторая из трилогии
Шрифт:
В этот раз все шло как обычно. Тетушка Марьям любовно уложила на дно трех на диво пузатых бочек уютные кочанчики, а сверху принялась устилать приготовленным нами хирманом капустного и морковного крошева, выжимая из него сок. Затем она дала Ваське толстую круглую колотушку, и Васька, орудуя ею, как ломом, нещадно исколол содержимое бочек, пробуривая в крошеве глубокие колодцы, тотчас же заполнявшиеся соком. Когда все было заполнено доверху, тетушка Марьям водрузила поверх капусты круглые деревянные тюбетейки и с нашей помощью придавила их тяжеленными камнями. Однако для третьей бочки в этот раз гнета не нашлось. Тетушка Марьям огорчилась:
— Нельзя капусте без гнета. Это как стадо без пастуха — не туда капуста моя побредет, заблудится...
Выходит, мы — пастухи, и капусту не солим, а пасем? Интересно...
Тут всех удивил Васька. Обычно у него доброе дело и за рубль не купишь, и вдруг сам вызвался.
— Я, говорит, теть Марьям, мировой гнет вам привезу. Всем гнетам гнет, он вашу капусту так придавит, что она, бедняжка, через день созреет и даже сама себя съест — лишь бы от такого тяжелого гнета поскорее избавиться.
Вот что Васька заявил хвастливо, обещая добыть лучший гнет всех времен и народов.
Рассмешил Васька тетушку Марьям.
— Давай, — говорит,— свой знаменитый гнет, а за капусту не бойся. Ей тем лучше, чем тяжелее.
Наверное, капуста получает от гнета такое же удовольствие, как штангист от своей штанги. Если так, то соленая капуста тетушки Марьям вполне могла бы участвовать в первенстве тяжелоатлетов, защищать спортивную честь поселка и отнимать у чемпионов их соленые медали.
Посмеиваясь, мы расходились по домам, поверив Ваське, что гнет он доставит. Васька пообещал, что привезет его на велосипеде и что если за дело взялся он сам, то волноваться не надо.
Что ж, тяжести — это по его части. Наверное (после капусты, конечно!), Васька был у нас главным силачом. Правда, на какое-то мгновение меня насторожила хитринка, мелькнувшая в глазах Васьки. Подумалось: а не затеял ли Кулаков какую-нибудь очередную пакость? Но я пристыдил себя. Нехорошо. Одноклассник решил сделать доброе дело, в этом нет ничего плохого. Тем более, что Ваську нашего хлебом не корми и пепси-колой не пои, а только дай ему тяжести носить да поднимать. Он же мускулы отращивает, это всем известно. Культурист, одним словом. Бройлер! Кочан!..
... Наутро, идя в школу мимо чайханы, я удивился, встретив Сервера Мамбетова. Он поджидал меня близ чайханы, положив портфель на тахту. Странно, подумал я. Сервер, бывало, заходил за мной утречком. У чайханы ждал впервые.
— Ты чего здесь примостился?— удивился я.
Вместо ответа Сервер кивнул в сторону, и я увидел зияющий люк канализации. Из шахты кудрявился парок.
А где крышка? — удивился я.
Вот то-то и оно! Нет крышки,— хмуро буркнул Сервер.— А люк видишь где — на самой дорожке в школу. Тут и малышня в школу пробегает, того и гляди кто-нибудь в кипяток свалится. Живо сварится вкрутую. Если, конечно, вовремя не вытащат.
Надо сказать чайханщику,— заволновался я.— Азим-ака здесь?
Его и жду. Не пришел еще.
Погоди, когда он приходит?
Кажется, в девять.
Ого! — присвистнул я.— У нас же сейчас сочинение. Опоздаем.
А как быть с этим?— Сервер вновь показал на люк, предательски разинувший горячую пасть.
Ситуация складывалась горестная. Как поступить? До начала урока пятнадцать минут, а Азим-ака, чайханное хозяйство которого «обслуживается» этим люком, появится еще не скоро. Азим-ака живет, правда, недалеко, можно и сбегать за ним.
Я решительно опустил портфель на тахту.
—За ним слетаю.
Сервер кивнул.
Пришлось взять хороший разгон. Запыхавшийся, взмокший от бега в свитере, я вскоре колотил в калитку чайханщика. Заливисто отозвался кобель. Он был ничуть не тише сигнализации, разве что не светился, не мигал и не отключался. Наконец вышла дочка чайханщика.
—А папа рано-рано уехал. За продуктами уехал. Сказал, что на работе будет в девять, как всегда.
Обратный стремительный путь к Серверу, сторожившему люк, я проделал с куда меньшим энтузиазмом. Сервер прямо побагровел, узнав, что мое путешествие безрезультатно. Положение было отчаянным.
— Никуда не уйду отсюда, — грозно объявил мне Сервер. — Сам посуди... продолжать он не стал. Все и так ясно.
Вздохнули разом. Ситуация!
— Иди в школу,— буркнул Сервер.
— Не, я с тобой...
— А это еще зачем?— поднял глаза Сервер.
— Чтобы тебе не было обидно.
— Вот глупости. Ты беги. Тут работы хватит и на одного. Главное — люк сторожить. Азим-ака что-нибудь придумает.
— Конечно, придумает... — согласился я.— Но только урок уже будет заканчиваться. Новичок нам двойки за неявку на сочинение запросто поставит.
— Может,— вздохнул Сервер.— Иди хоть ты. Хватит с нас и одной двойки на двоих.
С тяжелым сердцем побрел я от Сервера, стыдясь поднять глаза на друга. Уже издалека зачем-то крикнул, вспомнив вчерашнюю капусту.
— Слушай, а Васька не обманул? Привез гнет для бочки?
—Я сам не видел. Но мама сказала, что привез. Очень хвалила Ваську... Еще сказала, что он у нее какую-то записку в школу вытребовал... Ты беги, опоздаешь.
Я влетел в класс, когда ребята уже склонились над тетрадками. Эммануил Львович не стал распекать меня за опоздание, молча разрешил сесть за парту. Я хотел было сказать ему, где Сервер и почему его сейчас нет в классе, но учитель-новичок не дал мне говорить, приложив палец к губам и обводя рукой класс — не понимаешь, мол, что ли — нельзя мешать.
На доске красивым и крупным почерком было выведено название сочинения: «Так поступают пионеры». Впрочем, можно было бы и не транжирить мел, тему мы отлично знали заранее...
А Сервер так и не появился до самого конца урока. Зато Васька Кулаков удивил всех. Шла десятая минута урока, когда Эммануил Львович спросил Кулакова:
А ты почему не пишешь? Васька торжествующе объявил:
А у меня уже готово, сдам в срок!
—Ну-ну!..— Эммануил Львович недоверчиво покачал головой.— Поглядим твою скороспелку.