Улыбка пересмешника
Шрифт:
Он с легкостью потащил загребавшую ногами женщину вглубь, подальше от края галереи, чтобы их не заметили случайные покупатели. Алиса стояла неподвижно и смотрела на них, сжав кулаки.
– Пошли, – бросил ей Кирилл. – На четвертый этаж!
Извивающаяся Вика поняла, почему она до сих пор жива и отчего он не придушил ее сразу. «Они хотят сбросить меня с четвертого этажа! Ему нужен либо несчастный случай, либо самоубийство, а для этого на теле не должно быть следов насилия». В отчаянной попытке освободиться она попробовала укусить его ладонь, но это было бесполезно, а когда она замахала
– Выстрелю. – Кирилл произнес это бесцветным голосом, и Вика сразу ему поверила.
Да, если она не оставит ему шанса убить ее по-тихому, он выстрелит. Он не будет рассуждать о том, как избежать наказания или придумывать объяснения – он сперва убьет ее, а потом станет решать возникшие в связи с этим проблемы.
Кручинин волок Вику в сторону лестницы, и Алиса молча шла за ними, похожая на привидение. «Значит, она знала все заранее. Он ее предупредил. Она меня встретила, и теперь им остается только сбросить меня сверху и сбежать».
Вика представила, как ее тело падает вниз с четвертого этажа, и застарелый страх – боязнь высоты – ожил в ней с такой силой, что она извернулась по-кошачьи, ударила Кирилла ногой в пах и, как только его рука разжалась, отскочила в сторону, с ужасом ожидая выстрела.
– Сука, – прохрипел Кручинин, согнувшись пополам. – Лиса, не пускай ее!
Вика оказалась в ловушке: за спиной ее была витрина магазина, впереди стоял Кирилл, дорогу влево преграждала Алиса. Но даже если б девушки и не было, пистолет в руке ее бывшего мужа не оставлял ей шансов.
– Слушай, – сказала она, обращаясь только к нему, и стерла кровь с треснувшей губы. – Ты ничего не знаешь.
– Сука... – Он смотрел озверело и, кажется, даже не понимал, что она говорит. – Попробуешь кричать...
– Послушай меня, идиот! Я не собираюсь кричать! Я хочу тебе кое-что объяснить...
– Откуда птицу взяла, а? Сенька, сволочь, подбросил?
«Какую птицу?!»
– О чем ты говоришь?! Ты с ума сошел?
– Думала, я тебя не поймаю, а?!
Он сделал к ней шаг, и Вика вжалась в стену.
– Клянусь, я не понимаю, о какой птице ты говоришь! – скороговоркой произнесла она. – Объясни мне! Ты видишь, я не кричу, хотя могла бы!
Кирилл остановился, потому что внезапно почувствовал сомнение. Он готов был отдать правую руку, поручившись за то, что недоумение в ее глазах было не сыгранным, а искренним. И дело здесь было вовсе не в том, что она боялась смерти.
– Птица, – прорычал он и ткнул пистолетом Вике в грудь.
Она едва сдержала крик ужаса, но он не выстрелил, а просто показал ей, что имеет в виду, и, опустив глаза, она неожиданно поняла, о чем он.
– Брошь?! При чем здесь брошь?!
Она умоляюще посмотрела на Алису, но та стояла на месте, сильно побледнев, и на ее лице было смятение.
– Клянусь, я ничего не знаю про брошь! – повторила Вика дрожащим голосом, обращаясь уже к Кириллу. В эту минуту ей было проще иметь дело с ним, и не потому, что пистолет был в его руке. – Мне привез ее сыщик! Сергей! Он нашел ее в вашем шалаше!
– Шалаше?!
– Да! Она была спрятана в земле, в маленьком тайнике! Сыщик отдал ее мне, и больше я ничего не знаю!
Она
От неожиданности Вика подняла голову и недоверчиво уставилась на него. Кирилл продолжал смеяться, и это была горькая, злая, недоверчивая насмешка над самим собой и над тем, как все сложилось.
– Ты дура, да? – спросил он, брезгливо рассматривая ее. – Столько лет... так ничего и не поняла? Это я ее убил! Понимаешь? Я!
– Кого?! – выдохнула Вика.
– Ту стерву, из-за которой Сенька пошел срок мотать! Орала она громко, вот я и не сдержался.
Девчонка заорала так, что у него заложило уши от ее визга, и Кирилл слегка приложил ее – без особой злобы, просто чтобы пришла в себя.
– Услышат... – проскрипел сзади Сенька.
– Нет здесь никого. Слышь, ты, нервная, снимай шубу.
Он ведь и не особенно разозлился на нее за этот истошный вопль. Но когда она остервенело вцепилась ему в лицо и снова завизжала как драная кошка, Кирилла окатила волна страшного, непереносимого бешенства, и он, выхватив нож, ударил ее с силой туда, где уже расстегнутая наполовину шуба расходилась, открывая что-то белое, кружевное, вызывавшее в памяти редкие слова вроде «батист» или «гипюр». Визг словно надломился, и она, не издав даже стона, свалилась им под ноги. Кирилл стоял и тупо смотрел, как по этому белому, кружевному стремительно расползается, словно красные чернила по промокашке, ее кровь. Он перевел взгляд на лицо девчонки – оно на глазах бледнело. Она упала в сугроб, и задранный вверх подбородок торчал из снега так, что сразу становилось ясно: то, что случилось, необратимо.
– Твою мать... – потрясенно охнул сзади Сенька. – Кирюх, да ты ее кончил.
Они даже не стали оттаскивать тело в сторону – разделали ее прямо там, выгребли все, что было при ней. Кирилл никогда не видел, чтобы баба таскала на себе столько драгоценностей. Целую тонну, не меньше! Перед тем как уйти, Кручинин бросил взгляд на застывшее мертвое лицо, и мысль его заработала.
– Если нас возьмут, скажешь, что это ты ее, – сквозь зубы бросил он Головлеву, когда они быстрыми шагами, но не переходя на бег, уходили дворами и переулками.
– Чего это? – вскинулся тот.
– Скажешь, что был один, – продолжал Кирилл, в котором внутренний метроном начал отсчитывать время до того момента, когда Сеньку схватят, и времени этого оставалось очень немного. – Если двое, то сам знаешь – дадут по полной. А так отсидишь лет пять, тебе еще срок скостят за примерное поведение.
– Да ты чё, спятил?...
– Тихо. Слушай.
Пока Кирилл говорил, Сенька не перебивал его.
– Деньги останутся у меня, – сказал Кручинин, – я вложу их в дело. Ты сам знаешь, что у меня они будут работать, а у тебя как вода через пальцы утекают. Ты в этом ничего не понимаешь, оно и не требуется – у тебя я есть. Выйдешь через пять лет, твоя доля будет тебя ждать, станешь обеспеченным человеком. Или не веришь, что я за пять лет подняться смогу?