Улыбка зверя
Шрифт:
Там, в Черногорске, где ключевые властные фигуры были очевидны, понятны и их взаимосвязи и слабости легко поддавались анализу и прогнозу, он чувствовал себя в полнейшей безнаказанности и объективном всесилии, а здесь, в Москве, таились силы грозные и неуправляемые, и если, к примеру, займутся его махинациями и злодеяниями столичные многоопытные сыщики, — умело, хитро и безжалостно раскручивающие каких бы то ни было уголовных авторититов, пощады от этих холодных профессионалов ему не видать. Достанут и в Черногорске! И не пикнет никто! Да тот же Колдунов… И пальцем не пошевельнет… Ему-то что? Пропал Ферапонт, туда бандиту и дорога…
И по недолгому, однако основательному размышлению, принял он решение избавиться от своего ближайшего окружения. Тем паче, отношения с окружением покуда отличались доверительностью и сердечностью, и приближенные — Ломакин, Блоцкий и Кнехт — напрочь не ведали, что стали уже неугодными и опасными в своей независимости и всесторонней информированности как о делах коммерческих, так и откровенно бандитских. А уж что касается разного рода свидетельств, то никто как они не были посвящены в подробности всех этапов пройденного бандой кровавого пути.
В один из вечеров Ферапонт заглянул в гости к Ломакину, проживавшему на съемной московской квартире. Открыла жена.
— Где Сережа? — непринужденно спросил Ферапонт.
— В ванной…
Он вошел в ванную. Глядя в округлившиеся глаза подельничка, до сего момента блаженствовавшего в теплой душистой пене, выстрелил два раза ему в голову. Затем, не изменяя своей пунктуальности в доведении дела до конца, перерезал горло. И по завершении казни, занявшей считанные секунды, вышел в коридор, небрежно объявив вдове убиенного, прекрасно, впрочем, осведомленной о роде занятий муженька:
— Сережа-то, оказывается, умер… — И уже холодно, без паясничества добавил: — В Москве тебе делать нечего, поняла? Срочно сгребайся, поедешь домой в Черногорск. К маме. Любишь мамочку? Тогда попробуй только кому вякнуть…
Женщина лишь затравленно кивнула.
Вещами ушедшего в небытие дружка Ферапонт не побрезговал, вывезя из квартиры музыкальный центр, компьютер, телевизор и видеомагнитофоны.
Мелочишка, но все-таки…
Жену убиенного, его волей возвращаемую в родной город, Ферапонт лично проводил на поезд, отстраненно размышляя, что теперь, когда неразлучная троица убийц лишилась своего верного партнера, следует срочно подумать о двух оставшихся в живых мастерах кровавого ремесла: Блоцком и Кнехте. Не то чтобы Ферапонт опасался их мести, вопрос обоюдно касался лишь профилактики неправоправных, так сказать, действий…
Он пригласил их в свою московскую квартиру, расположенную на Сиреневом бульваре. На кухне был уже накрыт стол.
Компания была тесной: члены банды Фомин и Пробатов, сожительница Ферапонта, ее малолетняя дочь и, естественно, Блоцкий и Кнехт.
В дружеском разговоре о том о сем под водочку и закуску помянул Ферапонт Сережу Ломакина… Дескать, почему это старый товарищ не присутствует на встрече верных своих соратников? Вообще — куда-то пропал, не звонит, нигде его не найти…
А затем, устремив неприязненный взгляд в сторону недоуменно пожимающих плечами Блоцкого и Кнехта, резко и зло обвинил их в убийстве компаньона.
Как и следовало ожидать, выдвинутая им версия обвинения, оснащенная ложными деталями, якобы известными ему досконально, вызвала ответное возмущение, и тогда, продолжая канву выверенного спектакля, играя в праведную ярость, Ферапонт достал испытанный “ТТ”, выстрелил в голову Блоцкого, а затем, переведя ствол на Кнехта, четыре раза нажал на спуск…
Кровь и осколки кости брызнули на икру, ветчину и сыры, на физиономии опешивших гостей-свидетелей, едва не попавших под пули вершившего суд главаря; зашелся в крике ребенок…
Отмахиваясь от заполонившего кухню порохового дыма, Ферапонт открыл форточку. Хмуро приказал соратникам и сожительнице: надо, мол, убрать падаль… Гильзы соберите, пули…
Кровь замывали едва ли не до утра. Трупы, завернутые в простыни и пледы, уместили в машину и вывезли на пустырь, бросив там.
В эту квартиру на Сиреневом бульваре Ферапонт решил не возвращаться: мало ли что? Вдруг что-то слышали соседи, вдруг… В общем, как интуитивно решил он, данный адрес стоило забыть. К тому же сложностей с переменой жилплощади не существовало: квартир в его распоряжении имелось более чем достаточно.
Имущество Блоцкого и Кнехта он поделил со свидетелями расправы.
Ферапонт и не подозревал, что именно с квартиры на Сиреневом бульваре начался тот сдвиг в расследовании череды убийств, которые вели МУР и РУБОП. Пуля, застрявшая в плинтусе, которую поленились вытащить бандиты, идентифицировалась с иными, извлеченными из прошлых жертв.
Разорванное кольцо сыска, ведущегося по следам деятельности группировки, начинало смыкаться, и в нем обозначились подозреваемые.
Несколько раз за этот бурный месяц Ферапонт наведывался “на хозяйство” в Черногорск, где снова назревала большая война.
Бесследно пропал Горыныч, а обгорелый остов его машины был найден в дальнем лесу. Ферапонт подозревал в убийстве “шанхайцев” и подготовил для них несколько акций возмездия. Однако оставшийся за главаря Урвачев справлялся со своими обязанностями из рук вон плохо — дважды подряд были сорваны тщательно подготовленные покушения, подвели разболтавшиеся рядовые бойцы. Нужно было срочно подтягивать дисциплину.
Вернувшись в Москву, где, как полагал Ферапонт, ему будет куда как удобнее расправиться с нерадивыми “солдатами”, он сумел вызвать их для проведения якобы очередной операции, организовал теплую встречу в аэропорту Домодедово и расселение в комфортабельном номере гостиницы “Украина”.
Далее все развивалось по накатанной схеме: вывоз одного за другим неумех-исполнителей в подмосковный лес, где дисциплинированные подручные, умело владевшие удавками и ножами, превратили зарвавшихся “шестерок” в бездыханные трупы.
Между тем обстановка в Черногорске оставалась более чем тревожной. Покушение на взрыв во время отпевания грозило серьезной местью, а посвященные в суть произошедшего доверием у Ферапонта не пользовались. Большие сомнения в своей лояльности вызывал член банды Комаров, замеченный в общении с сотрудниками милиции. Этого свидетеля непременно требовалось убрать…