Улыбка зверя
Шрифт:
Шарик, описав неровную дугу, словно бы нехотя улегся в красную ячейку четной цифры.
Среди публики пронесся завистливый вздох: три тысячи долларов выигрыша за один заход на максимально допустимой ставке!
Оставив крупье пару “чипсов” в качестве искренней благодарности, Прозоров, не решаясь более испытывать судьбу, прошел к кассе, обменял пластмассовые кругляшки на наличные деньги и, скосясь в зеркало, узрел знакомую парочку, исподволь, но крайне напряженно наблюдавшую за ним.
А затем пошел через пестрые залы игральных автоматов, путаясь и ошибаясь в направлениях, спрашивая и переспрашивая дорогу, снова ошибаясь и путаясь, и только, убедившись, наконец, что две темные тени, то и дело возникающие на периферии его зрения, точно так же путаются в поисках выхода, вышел наружу. Помешкал у края дороги, пережидая автомобильный поток, затем перешел на противоположную сторону, молниеносно наклонившись над остовом недавно, видимо, сгоревшего то ли в разборках, то ли по случаю “БМВ”, достал прилепленный на мощном магните к днищу “маузер” и быстрыми шагами пересек набережную, спустившись по ступенькам на пристань. Теперь он находился в надежной западне, откуда путь к отступлению был только один — в темную осеннюю воду, где мутно голубели блики городских огней.
— Эй, мужик, — произнес кто-то за его спиной тихим, не сулящим ничего хорошего голосом. — Нехорошо поступил. Сорвал куш и убежал. Нехорошо. Делиться надо.
Прозоров обернулся. Две давешние тени теснили его к воде.
— С какой стати я должен делиться? — дрожащим голосом спросил Иван Васильевич. — Я рисковал, ставки делал…
— Процент надо платить. Закон такой… — произнес Мослак.
— Ну и какой у вас процент?
— По-братски, — оглядываясь на шумящую сверху набережную, пояснил другой парень — мордастый, стриженный коротким ежиком. — Гони половину. Это честно…
— Пока я вам половину буду отсчитывать, вы все у меня вырвете. А меня по голове и в воду…
— Ну зачем по голове? — По интонации чувствовалось, что говоривший улыбается. — У нас кое-что получше имеется. — Мослак сунул руку за пояс.
— Давно хотел у вас спросить, — неожиданно произнес Прозоров. — Ваши прически как называются? “Бокс”? “Полубокс”? “Полька”?
Этот невинный вопрос почему-то очень рассердил грабителей.
— Ты гляди, Длинный, фраерок-то наш с гонором…
— Не говори, Мослак… Любознательный…
Но в то же время чувствовалась в нападающих какая-то нерешительность, слишком уж спокойным выглядел Прозоров.
— И откуда же вас столько наплодилось? — продолжал Иван Васильевич, отступая к самому краю причала и отстраненно рзмышляя о том, что теперь бандитам стрелять в него не резон, ибо придется нырять за упавшим в воду телом, дабы извлечь из карманов намокшие деньги. — Честное слово, как тараканы… Из каких щелей вы повылезли? Ведь вот что удивительно, куда ни приедешь — одни и те же хари… Какие-то вы все одинаковые, именно, как тараканы… Одного придавишь, другой точно такой же вылезает… Так как же все-таки, ответьте мне напоследок, именуются ваши стрижки — “бокс” или “полубокс”?
— Ты, паскуда наглая, как с нами разговариваешь?! — вытаскивая пистолет и быстро навинчивая на его ствол глушитель, сказал Длинный. — Ты сам, сука, меня завел…
— Хорошо, половина ваша…
— Поздно, фраерок, — снова оглядываясь на набережную, промолвил Длинный. — Ты все нам отдашь…
— Это ограбление? — удивляясь своему спокойствию, недоуменно спросил Прозоров и поглядел на направленный в его сторону ствол. — Ладно, братва… Еще завалите по дури, ну вас… Потом Ферапонт вас в асфальт закатает из-за меня…
Рука с пистолетом дрогнула и медленно стала опускаться вниз.
— Ты откуда Ферапонта знаешь? — настороженно спросил Мослак.
— Дела у меня с ним. Большие дела…
— Какие еще дела? — Было видно, что противники сбиты с толку и находятся в немалой растерянности.
“Все, кончаем спектакль, — мелькнуло в голове Прозорова. — Натешился, хватит. За такие диалоги тебе бы прежде в Конторе устроили прочную дисквалификацию в дворники… С покойниками бесед не ведут”!
Расстояние между ним и оппонентами было оптимальным для того, чтобы решить все проблемы без помощи оружия, таящегося в рукаве пиджака и готового выскользнуть в поджатые к ладони пальцы.
Прозоров привычно перенес вес тела на опорную ногу, не обращая внимания на выпавший из рукава пистолет, а дальше уже сам собою включился тысячекратно отрепетированный на тренировках механизм, когда из отдельных разрозненных элементов естественно и гармонично выстраивается на редкость цельное и красивое движение: “делаем — р-раз, делаем — два, делаем — три…”
Да, хрупок и уязвим человек.
Два темных тела скользнули по крутому бетонному спуску, тихо хлюпнула небольшая волна, разбившись о сваи пристани, и воды славной Москва-реки сомкнулись, приняв в свои недра неожиданный дар страстей человеческих…
Прозоров рассовал по карманам изъятые у бандитов вещи — записные книжки, бумажники, мобильный телефон… Пистолеты Длинного и Мослака, поколебавшись, все-таки выбросил в реку. Единственное — свинтил со стволов профессионально изготовленные глушители.
“Вот так и происходит привыкание к убийству, — с грустным равнодушием думал он, вышагивая по ночной набережной. — Никаких эмоций. Хоть сейчас иди в казино и продолжай дерзать… Не думал только, что так быстро происходит это привыкание…”
Неожиданно посреди пустынной набережной, где-то совсем рядом раздалась трель телефонного звонка.
Прозоров вздрогнул, диковато оглянулся… Затем, уяснив, в чем дело, сунул руку в карман пиджака, достав миниаюрную, размером чуть больше спичечного коробка, трубочку. Разложил ее на три сомкнутые составные части, вытащил наружу темный усик антенны.