Улыбнись мне, Артур Эдинброг
Шрифт:
— Точно. Я же тебе не объяснил. Пойдём.
Он крепко сжал мою ладонь, и мы вышли под дождь. Прозрачный зонтик летел над нами, будто придерживаемый невидимым дворецким.
— Это не бассейн забвения, — сказал Артур. — А очередной детектор — вроде хрустального шара в моей комнате. Но этот работает не на внешнюю ложь, а на все разновидности самообмана.
— Детектор лжи?..
— Ну да. Вода в бассейне алеет, если то, что человек сказал над водой, было сказано искренне. В этом гроте очень удобно проверять свои мысли. Многие галианцы приходят сюда и вслух проговаривают
— Вот как?.. — протянула я, припоминая слова Артура до того, как он утопил амулет.
«Я уже разлюбил» и «я готов идти дальше».
— Теперь ты понимаешь мои чувства? — серьёзно спросил Эдинброг, остановившись и положив руки мне на плечи.
Я понимала. Когда очень долго живёшь с какой-то болью, освобождение от неё кажется нереальным. И когда ты принимаешь решение всё-таки выкорчевать её, а потом понимаешь, что она уже ушла, то в груди смешивается растерянность и радость. И, да, конечно же, печаль. Светлая печаль в стиле Маркеса: «Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было».
Вернувшись в кампус, мы, как ни в чём не бывало, взялись за учёбу.
Нам оставалось одно, последнее испытание. Оно вызывало у меня жгучий интерес: финальный экзамен пятого курса представлял собой классическое прохождение лабиринта с препятствиями, монстрами и всяческими неприятностями.
Студенты участвовали в нём вместе со своими фамильярами и соперничали с другими выпускниками: пришедшие первыми получали высшие оценки, а дальше по убывающей. Если сам колдун выбывал из соревнования, его фамильяр всё равно продолжал путь, поэтому Артур муштровал меня нещадно.
К следующему вечеру я была выжата, как лимон.
Я поняла, что свихнусь, если не выпью перед сном чашечку какого-нибудь душистого чая. Под «выпить чаю», как оно обычно и бывает, я имела в виду «сожрать пирожное». Ох уж эта лукавая подмена понятий!
— Кафешки в Сироппинге ещё не закрылись, — сказал Артур, глядя на часы. — Ты успеешь взять что-нибудь навынос, если хочешь.
— Пойдём со мной? — зевнула я. — Съедим по кренделю на ночной скамейке, поболтаем. У нас с тобой осталось так мало времени… — в моём голосе прорезалась тоска, которую я постаралась загасить, но безуспешно.
— М-м-м. Мне надо кое-что сделать здесь, — отказался Эдинброг, как-то подозрительно отводя глаза.
Хм. О’кей.
Сироппинг, как всегда, был по-диснеевски уютен. Второй подряд дождливый день внезапно завершился чистой и ясной ночью, и я, в ожидании своего заказа, смотрела в высокое звёздное небо.
Наконец на большом серебряном блюде под сферическим колпаком мне подали несколько очаровательных птифуров и стеклянный чайник с травяным сбором. Туда же положили аккуратную лакомую рыбку для Уорхола — не настоящую, а какую-то древесную, чтобы зубы точил (на меня. За все выпавшие на его долю приключения).
— Посуду вернуть завтра не забудьте! — сонно попросила официантка и закрыла ставни с дырками-сердечками.
Я гордо потопала обратно со своей ношей и уже на подступах к главному зданию встретила Бориса. Ого!.. Разглядев лицо Отченаша, вышедшего под свет фонаря, я поперхнулась.
— Это кто тебя так?!
На обоих глазах землянина горели синюшным фингалы, губа была рассечена, на лбу рос почти что единорожий рог.
— Догадайся, блин, Вилка! — обиделся землянин.
— А почему ты не засветил ему в ответ как следует?
— Так я же как бы извиняться приходил, ау. Лучше пара синяков сейчас, чем ужасная смерть после выпуска, — фыркнул Борис. А потом подмигнул: — Кстати, помнишь ведь присказку про то, что шрамы украшают мужчину? По ходу, не только шрамы. Я ещё никогда не получал столько внимания к своей персоне, как сегодня.
— Ты похож на ходячий справочник по гематомам. Иллюстрированный. Лекари небось тобой интересовались-то?
— Медсестри-и-и-ички, — Бор расплылся в шкодливой улыбке.
— Я так понимаю, в общем и целом ты доволен случившимся.
— Конечно, доволен. Кто не любит закрытых гештальтов?
— Я не люблю, — вдруг мрачно и честно сказала я.
— Что, возвращаться на Землю не хочешь? — цепко прищурился финансист и тотчас зашипел от боли: это оказалось для его опухшего лица слишком сложной задачей.
Я пожала плечами.
— Бор, а когда и как ты понял, что остаёшься тут?
— Хм, — он аккуратно усмехнулся. — Я всё же другой породы, чем ты, Вилка. Что значит «понял»? Ничего я не понимал! Я просто решил так, и все. Мне тут понравилось, чёрт возьми.
— И тебе не было страшно?
— А почему мне должно было быть страшно?
— Ну… Такое серьёзное решение. Вдруг ты бы разочаровался в мире Гало?
Он расхохотался.
— Вилка, эй!.. Ты напоминаешь мне моих старых земных друзей, которые боялись переезжать в другую страну. А некоторые — в другой город. А кто-то и вообще в соседний двор. Мол, у них не получится там устроиться, и всё такое, ужас-ужас.
— Но у них и впрямь могло не получиться.
— И?
— Что «и»?
— В чём проблема-то?
— Э, ну. Они бы как бы проиграли. Остались бы незнамо где у разбитого корыта.
— Это с хрена ли бы они проиграли, прошу прощения?! Они бы опыт получили! А если совсем худо стало бы — вернулись бы назад. Самолёты никто не отменяет. А тут никто не отменяет Большой Адронный Телепорт, для нас с тобой уже готовенький и предоплаченный. Если я захочу — я вернусь. Возможностей во вселенной куда больше, чем проблем. Но людям почему-то нравятся проблемы: они их, даже чисто теоретические, с удовольствием смакуют, обсасывают и раздувают. Только вот мне такой мейнстрим не по нраву. Случилась задница — я думаю, как выбираться. Не случилась — так и чего о ней размышлять? Жизнь прекрасна, пока она прекрасна, ёлы-палы!