Ум первобытного человека
Шрифт:
Таким образом мы приходим к тому заключению, что предположение однообразного развития культуры у всех различных человеческих рас и во всех племенных единицах верно лишь к ограниченном смысле. Мы можем признавать известное изменение видов умственной деятельности при изменениях формы культуры; но предположение, согласно которому одни и те же формы должны непременно развиваться во всякой независимой социальной единице, вряд ли может быть отстаиваемо. Таким образом на тот вопрос, с постановки которого мы начали наше рассмотрение, а именно: можно ли доказать, что представители различных рас развивались независимо друг от друга, таким образом, что представители одних рас стоят на низком уровне культуры, а представители других рас — на высоком, можно дать отрицательный ответ. Если бы мы сделали попытку расположить различные типы человека в соответствии с их промышленным развитием, то оказалось бы, что на одном и том же низшем уровне находятся представители таких разнообразнейших рас, как бушмены южной Африки, ведды Цейлона, австралийцы и[109] индейцы Огненной Земли. На несколько более высоких ступенях мы также нашли бы представителей различных рас, напр., негров центральной Африки, индейцев юго-западных пуеблосов и полинезийцев. И в нынешний период мы можем найти представителей разнообразнейших рас, принадлежащих к высшим типам цивилизации. Таким образом оказывается, что не существует точного соотношения между расой и культурой.[110]
Теперь остается точнее формулировать различие между формами мышления первобытного и цивилизованного человека независимо от его расового происхождения.
Даже поверхностное наблюдение показывает, что группы людей, принадлежащих к различным социальным слоям, ведут себя не одинаковым образом. Русский крестьянин реагирует па свои чувственные опыты не так, как туземец-австралиец, реакции же образованного китайца и образованного американца оказываются совершенно иными. Во всех этих случаях форма реакции может в незначительной степени зависеть от наследственных, индивидуальных и расовых способностей, но в гораздо большей степени она определяется обычными реакциями того общества, к которому принадлежит рассматриваемый индивидуум.
Поэтому в конце нашего исследования необходимо определить и выяснить умственные реакции, отличающие первобытного человека от цивилизованного человека всех рас.
Мы должны ограничить наше рассмотрение весьма немногими примерами основных психологических фактов.
Одной из наиболее характерных черт мыслей первобытных нолей является особый способ разграничения понятий, представляющихся нам сходными и находящимися во взаимной связи, и приведения их в иной порядок. По нашим воззрениям все элементы неба и факторы погоды являются неодушевленными предметами, но уму первобытного человека кажется, что они принадлежат к органическому миру. Между человеком и животным не проведено резкой разграничительной черты. То, что мы считаем состояниями объекта, например, здоровье и болезнь, рассматриваются первобытным человеком как независимые реальности. Словом, у людей, живущих в разных формах общества, вся классификация производится в совершенно различных направлениях.
Я пояснил необходимость классификации в предыдущей главе, говоря об отношении между языком и культурным развитием.
[111]
При этом я указал также и на несогласованность принципов классификации, обнаруживаемых в различных языках.
Образ действий первобытного человека вполне выясняет, что все эти лингвистические классы никогда не сознавались, и, следовательно, происхождение их следует искать не в рациональных, а в совершенно бессознательных умственных процессах. Они должны возникать, благодаря группировке чувственных впечатлений и понятий, которая не оказывается произвольной ни в каком смысле этого слова, но развивается под влиянием совершенно различных психологических причин. Характерной чертой лингвистических классификаций является то, что они никогда не устанавливаются сознательно; между тем как другие классификации часто производятся сознательно, хотя и среди них преобладает такое же бессознательное происхождение. Весьма вероятно, что, например, такие основные религиозные понятия, как понятие воли, присущей неодушевленным предметам, или антропоморфный характер животных, вначале столь же мало сознательны, как и основные идеи языка. Но между тем как языком пользуются столь автоматично, что никогда не представляется повода к тому, чтобы основные понятия применялись сознательно, это очень часто бывает во всех явлениях, относящихся к религии.
Эти замечания применимы и к другим группам понятий. В этих исследованиях следует прежде всего определить основные категории, под которые явления подводятся человеком на разных ступенях культуры. Различия этого рода обнаруживаются весьма ясно в области известных простых чувственных ощущений. Наблюдалось, например, что цвета классифицировались по их сходствам в совершенно различные группы, при чем не оказывалось никакого различия в способности различать оттенки цвета. То, что мы называем зеленым и голубым цветами, часто объединяется каким-либо термином, вроде «цвет желчи», или желтый и зеленый цвета соединяются в одно понятие, которое можно назвать «цвет молодых листьев». Вряд ли можно преувеличить важность того факта, что в мысли и в языке эти названия цветов производят впечатление совершенно различных групп ощущений.
Другую группу категорий, относительно которой возможны плодотворные исследования, составляют категории объекта и атрибута. При рассмотрении понятий первобытного человека выясняется, что классы идей, в которых мы усматриваем атрибуты, часто признаются независимыми объектами. Наиболее известным примером этого рода, о котором мне уже пришлось упомянуть, является случай болезни. Между тем как мы считаем болезнь состоянием организма, по мнению первобытного человека и даже многих членов нашего общества, она является объектом, который может входить в тело и который мажет быть удален из него. Примером этого могут служить многочисленные случаи, когда недуг извлекается ил тела высасыванием или иными способами, верование, что его можно пустить и народ или заклю-
[112]
чить в дерево, во избежание его возвращения. Относительно других качеств придерживаются такою же образа действий. Так, состояние голода, истощения и тому подобные телесные ощущения рассматриваются известными первобытными племенами как независимые объекты, действующие на тело. Даже жизнь принимается за материальный объект, могущий отделяться от тела, блеск солнца рассматривается как объект, который само солнце может низложить на себя или отбросить.
Я указал выше, что понятие антропоморфизма представляется одной из важных основных категорий первобытной мысли. По-видимому, способность двигаться и способность приводить в движение объект вызвала включение человека и способных двигаться объектов в одну и ту же категорию, при чем движущемуся объектному миру приписываются человеческие качества.
Между тем как во многих случаях можно в достаточной степени выяснить понятия, лежащие в основе этих категорий, они вовсе неясны в других случаях. Так, понятие групп, по отношению к которым может быть речь о кровосмешении, тех групп, в которых строго воспрещено вступление в брак, — универсально; но еще не было дано удовлетворительного объяснения тенденции подводить известные степени кровного родства под эту точку зрения.
Другое основное различие между умственною жизнью первобытного и умственною жизнью цивилизованного человека заключается в том факте, что нам удалось, исходя из этих невыработанных, бессознательных классификаций итогов нашего знания, развить путем применения сознательного мышления лучшие системы, между тем как первобытный человек не сделал этого. Первое впечатление, получающееся при изучении верований первобытного человека, таково, что, между тем как его чувственные восприятия превосходны, его способность к логическому истолкованию восприятий кажется недостаточною. По моему мнению, можно показать, что этот факт обусловливается не какою-либо основною особенностью ума первобытного человека, а скорее характером традиционных идей, при посредстве которых истолковывается всякое новое восприятие; иными словами, характером традиционных идей, с которыми ассоциируется всякое новое восприятие. В нашем обществе ребенку передается масса наблюдений и мыслей. Эти мысли являются результатом тщательного наблюдения и умозрения нашего нынешнего и прежних поколений; но они передаются большинству индивидуумов как традиционный материал, во многих отношениях имеющий такой же характер, как фольклор. Ребенок ассоциирует новые восприятия со всею массою этого традиционного материала и истолковывает свои наблюдения при его посредстве. По моему мнению, предположение, согласно которому истолкование, производимое каждым цивилизованным индивидуумом, является полным логическим процессом, ошибочно. Мы ассоциируем явление с несколькими известными фактами, истолкования которых предполагаются извест-
[113]
ными, и удовлетворяемся сведением нового факта к этим заранее известным фактам. Например, если средний индивидуум слышит о взрыве прежде неизвестного химического препарата, он рассуждает так: о некоторых веществах известно, что они обладают свойством взрываться при соответственных условиях, и, следовательно, неизвестное вещество обладает тем же свойством, и удовлетворяется этим рассуждением. В общем я не думаю, что нам приходится прибегать к дальнейшим рассуждениям и в самом деле пытаться дать полное объяснение причин взрыва.
Различие между образом мыслей первобытного и образом мыслей цивилизованного человека, по-видимому, в значительной степени заключается в различном характере того традиционного материала, с которым ассоциируется новое восприятие. Образование, даваемое ребенку первобытного человека, не основано на вековом систематическом опыте, но заключается в необработанном опыте ряда поколений. Когда ум первобытного человека усваивает новый опыт, такой же процесс, какой мы наблюдаем у цивилизованных людей, вызывает совершенно иной ряд ассоциаций, и поэтому получается иной тип объяснения. Внезапный взрыв, может быть, ассоциируется в его уме с рассказами, которые он слышал относительно мифической истории мира, и поэтому он вызовет суеверный ужас. Признавая, что ни у цивилизованных, ни у первобытных людей средний индивидуум не доводит попытки причинного объяснения явлений до конца, но доводит ее лишь до амальгамации с другими, предварительно известными фактами, мы признаем, что результат всего процесса вполне зависит от характера традиционного материала. В этом заключается огромная важность фольклора при определении образа мыслей. В этом, главным образом, заключается огромное влияние ходячих философских мнений на массы народа, и влияние господствующей научной теории на характер научной работы.