Умельцы
Шрифт:
Брюнет с Купцовым уехали в прокуратуру, а я остался в офисе. Я посетил кабинет покойного Тищенко. Его еще не отремонтировали, на стене и на полу остались следы картечи и не очень симпатичные бурые пятна. Брюнет сказал, что никто из сотрудников не хочет въезжать в этот кабинет… Впечатлительные, однако, сотруднички у господина Голубкова.
Я сидел в кабинете, где завалили Нокаута, и пытался понять: что же здесь произошло? Кто стрелял первым — Строгов? Матвеев? Зачем потребовался второй выстрел? Ведь оба были сделаны в голову… если бы первый пришелся в грудь или в живот, то ничего странного во втором выстреле не было бы: добивали. Или сделали «контрольку». Но в Тищенко стреляли почти в упор. С расстояния в один-полтора метра. В голову. В прокуратуре Брюнету показывали фотографии, познакомили даже с заключением экспертизы… Никакой необходимости во втором выстреле не было. Но он прозвучал. Что же это означает?
Я просидел в кабинете Тищенко почти час, но ничего не придумал. Вот если бы я был экстрасенс… О! Если бы я был экстрасенс! Я бы закрыл глаза и, как в голливудских фильмах про маньяков, сразу бы все просек и разоблачил.
Но я не был экстрасенсом. Я запер кабинет с бурыми следами на стене и вернул ключ секретарше Леночке. Я даже потрепался с ней и рассказал, как раскрыл одно жу-у-уткое, ужасное убийство с помощью экстрасенса. Дурочка округляла свои, глазки и верила. Потом я вышел из офиса и покурил на набережной. Нева сверкала, и по ней бойко шел прогулочный теплоходик. Ветер доносил до меня отдельные слова экскурсовода. Но ним я догадался, что экскурсовод рассказывает туристам на теплоходе про «Кресты». Я тоже могу кое-что рассказать про «Кресты». Мой рассказ будет здорово отличаться от того, что знает про СИЗО 45/1 экскурсовод. Но я ничего не рассказал туристам. Теплоход прошел вверх, к Большеохтинскому мосту, а я стоял и думал: что же произошло в офисе «Магистрали» двадцать третьего апреля, когда туда пришли решительный парень с крепким хребтом и мягкотелый заместитель Брюнета?
Решительный парень с крепким хребтом и укороченным помповым ружьем под полой длинного пальто… И мягкотелый интеллигент Игорь Строгов. Сладкая парочка.
Решительный. С ружьем. И опытом какой-то войны.
И — мягкотелый бизнесмен.
Я стоял, курил, щурился на блестящую под майским солнцем Неву.
Не знаю почему, но мне вспомнилась история про другого решительного парня. Дело было лет пять назад в ресторане гостиницы «Пулковская». Гуляла там одна серьезная компания. Я их почти всех знаю. А во главе стола сидел Паша Борщ — авторитет. Гуляли ребята хорошо, с размахом. Что-то они отмечали-обмывали, но что именно, я вспомнить не могу. Да и вообще я эту историю знаю с чужих слов. Агент мой мне ее рассказал. Он-то как раз в «Пуле» был в тот вечер… Так вот, братаны гуляли, а за одним из столиков сидел парень с подругой. И Паша Борщ на его подругу глаз положил. И предложил ей к своей крутой компании присоединиться. Но парнишка вдруг к британскому столу подошел и говорит Борщу: так, мол, и так, брат, девушка со мной, и, мол, ты ведешь себя некрасиво. Борщ ему: «Тебя, бычок, никто не спрашивает. Вали отсюда. У меня одни шнурки дороже стоят, чем твоя тачка…» Пальцы, короче, веером. Парнишка, ни слова не говоря, достал шило и ткнул Пашу в горло. Посреди ресторана! На глазах у полутора десятка братанов! Поднялся шухер. Парень под шумок вместе с подругой исчез, и никто из крутых не посмел его задержать!.. Борща увезли на «скорой», и, надо сразу сказать, ничего с ним не сделалось, остался живой.
Только голос немного у него после ранения изменился. Ну вот, парнишка исчез, Борща увезли. А братаны немного очухались и давай орать: «Порвем! Зароем! В бочку с бетоном посадим!» Кстати сказать — могли бы. Но тут подошел к их столику Татарин и говорит: «Я этого парнишечку знаю. Он из Альметьевска. Характерный парень. И у него, братаны, не только шило, но и ППШ есть». Сказал Татарин такие слова, хлопнул коньяку и от британского стола отошел. А братаны за столом враз притихли, задумались… Чем та история кончилась? А ничем. Никто этого парня искать и ставить на ножи не стал. Хотя найти его труда не составляло. Но не стали. Потому что увидели: характерный парень. Крутой. С крепким хребтом… А ведь Паша Борщ не из слабаков был. Не чета Игорьку Строгову.
Не знаю, почему я эту историю вспомнил. Не знаю. Но факт налицо — вспомнил.
Потом из прокуратуры вернулись Купец с Брюнетом. Брюнет был очень довольный. И Ленька тоже… Что ж? Дело-то, в конце концов, мы красиво сработали. Для Брюнета оно как бы уже сдано в архив.
А для нас с Ленькой нет. Нам нужно встретиться с Сашей Трубниковым-Матвеевым. Но сначала — с Горбачом.
Алексей Горбач появился в офисе «Магистрали» под вечер. Персонал уже разошелся, уже ушла секретарша Леночка. Дважды в кабинет Брюнета заглядывал Игорь Строгов, но оба раза, увидев Купцова с Петрухиным, молча выходил. Потом и он ушел. Петрухин видел в окно, как мрачный Игорь Васильевич сел в свой БМВ и отвалил.
В ожидании Горбача пили пиво, веселый Брюнет травил анекдоты и байки из своей жизни. Мужик он был с чувством юмора и получалось у него хорошо и к месту.
Петрухин тоже задвинул пару баек, а потом к чему-то вспомнил и рассказал историю про ранение Паши Борща в «Пуле». Голубков кивнул, сказал:
— Было такое дело. Я ведь тоже в тот вечер в «Пуле» был. Не в Борщевой компании, но был. Парнишку этого помню. Парнишка — точно — характерный. Это сразу видно. А ты почему, Дима, эту историю-то вспомнил? Их обоих — и Борща, и Татарина — давно уж и в живых нет…
— Не знаю, — ответил Петрухин. — Вспомнил… пересеклось как-то в связи с Трубниковым-Матвеевым.
Купцов, внимательно посмотрев на напарника, промолчал. Кажется, он хотел что-то спросить, но ничего не спросил.
Без пяти восемь приехал Горбач. О его приходе доложил по селектору Черный — в тот день было его дежурство.
— Пусть проходит, — ответил Голубков. — Ждем.
Алексей Горбач оказался классическим отечественным бизнесменом средней руки. По крайней мере — внешне. Он вошел, с порога весело поприветствовал собравшихся, поставил свой «дипломат» у двери и подошел к Брюнету:
— Ну, зачем звал, боярин? Пивком угостить?
— Пивком? Угощу… Вот, кстати, познакомься… — Голубков представил Купцова и Петрухина, не называя их фамилий и не объяснив, с какой целью они здесь находятся. Все сказали: «Очень приятно». Потом Брюнет придвинул Горбачу бутылку пива.
— Да я же за рулем, Виктор… какое пиво?
— Нам больше достанется. Как жизнь, Алексей?
— Все хоккей… а у тебя?
Брюнет повертел высокий пивной бокал, оставляющий мокрый след на столешнице, и ответил:
— Тоже все хоккей. Хотя еще вчера было совсем хулево. Прессовали меня менты. Харламыч в газетках статьи про меня тискал… не читал?
— Как же. Читал. Крепко тебе подгадил Игорек. А сейчас что — разобрались?
— Почти. Почти, Леша, разобрались. Вот ребята, — Брюнет кивнул в сторону партнеров, — помогли, вычислили убийцу.
Горбач посмотрел на Петрухина с Купцовым, спросил:
— И кто же этот шустрый дядя? Брюнет отхлебнул пива, подмигнул Горбачу и ответил:
— Да ты его знаешь.
— Да? А кто?
— Саня Матвеев, — равнодушно, буднично сказал Брюнет. Горбач молчал две или три секунды. В кабинете было очень тихо.
— А кто такой Саня Матвеев? — спросил Горбач.
Брюнет посмотрел на Петрухина, на Купцова, на Горбача.
— Да вспомни, Леша. Крутой такой мэн. Ты же ему звонил как-то.
— Что-то я не врубаюсь… Что за Саша Матвеев? Он откуда?
Брюнет встал, прошелся по кабинету, остановился за спиной у Горбача. Тишина в кабинете стала напряженной, нехорошей.