Умереть без свидетелей. Третий апостол
Шрифт:
Леденев показал обложку.
— У меня она есть, в библиотеке взял, — сказал Кравченко. — Но прочитать не успел…
— Прочитайте, — предложил Леденев, — будет вовсе нелишне. Только нам необходимо добыть полный текст этого Евангелия. Мне думается, что на кафедре атеизма текст найдется.
— У меня он есть, — подал голос доктор Франичек, и оперативники повернулись к нему. Эксперт сидел в углу, за спинами собравшихся. — Сейчас я вспомнил, что показания апостола есть в одном из выпусков альманаха «Вопросы библейстики». Но сам я не читал Евангелие от Петра.
— Спасибо, — сказал Юрий Алексеевич, с любопытством взглянув на Вацлава Матисовича. Руководитель группы рассказывал ему об этом чудаковатом и оригинальном человеке. — Думаю, вы не затруднитесь принести этот альманах завтра?
— Сегодня принесу, — сказал Франичек. — После обеда.
— Значит, поищем и там, в этом запрещенном церковью писании. Хотя мне по-прежнему кажется, что профессор Маркерт вряд ли мог намекать так далеко и сложно. Впрочем…
Сделав паузу, Юрий Алексеевич предложил подумать о мелькнувшем у него в дороге соображении: не связано ли все случившееся с папой римским, с Ватиканом…
Арвид выразительно посмотрел на Вацлава Матисовича. Тот едва заметно кивнул ему. Вот, мол, приезжий товарищ с другой стороны подошел к тому, о чем мы говорили с вами вчера.
— Мы учитываем такую вероятность, — сказал Конобеев и протянул Юрию Алексеевичу синюю папку. — Вот что делается в этом отношении.
Леденев полистал папку, вздохнул и отложил ее.
— Все это будет проверено, но без нашего участия. Нас известят только о результатах. Наша же задача выявить вероятное здесь, в Западноморске. Мне вот что пришло сейчас в голову. Там ли мы ищем? Я имею в виду имя апостола. Ведь это Христос назвал рыбака Петром, то есть «камнем». Настоящее имя апостола — Симон… И, конечно, именно в качестве Симона ассоциировался он в сознании профессора-атеиста. Ведь я наверняка не ошибусь, если скажу, что покойный Маркерт знал евангельскую подноготную апостолов и самого Христа гораздо лучше, нежели собственную родословную. И Симон, сын Ионы, был для него в первую очередь Симоном. Не поискать ли убийцу и в такой ипостаси?
— Весьма мудрая мысль, — улыбаясь, но теперь улыбка была почти вызывающей, заметил Кравченко.
— А что вы называете «мудростью», Федор Гаврилович? — спокойными и приветливым тоном осведомился Леденев.
— Ну, мудрое — значит умное рассуждение, и вообще, — смешался Кравченко, теперь улыбка его была скорее жалкой.
— Мудрость есть не что иное, как просвещенное рассуждение. Но мудрость — это не наука. Мудрость есть возвышение души, — сказал Юрий Алексеевич. — Но это не мои слова. Так писал Гегель… В данном конкретном случае нам необходимо не только возвышение души. Нам нужна наука, именно наука. И логический метод, который позволит отбросить второстепенное и выйти на поражение цели. Между прочим есть смысл позаимствовать умение связывать науку с творческим вдохновением у вашего подопечного аспиранта Петерса, Федор Гаврилович. Убийца он или нет, а сам ход, которым он шел к открытию, заслуживает уважения.
Кравченко молчал.
— Извините, Юрий Алексеевич, — сказал Арвид, — но я хотел бы задать вам один вопрос. Может быть, правда, не совсем по теме…
— Пожалуйста, задавайте.
— Откуда у вас такое знание предмета? Мы-то уже давно штудируем Священное писание, и то плаваем в нем… А вы едва успели познакомиться с делом… Ведь не за сутки же, проведенные в поезде, успели так разобраться в Евангелии? Поделитесь опытом.
Леденев улыбнулся, покачал головой.
— Разумеется, суток для этого мало, хотя вы угадали: я и в поезде кое-что читал по этому вопросу, освежил в памяти некоторые библейские истории. Но и много раньше мне приходилось заниматься религиозными делами. И из любознательности, и по долгу службы. Однажды я вел большое дело Свидетелей Иеговы, нелояльной, мягко говоря, секты, которая, как вам известно, объявлена нашим государством вне закона. Расследование такого дела потребовало кропотливого изучения богодуховных книг. С завершением следствия интерес к атеистическим проблемам у меня не исчез, и я продолжаю читать литературу, регулярно выписываю журнал «Наука и религия». Знаете, Арвид Карлович, много поучительного можно найти при изучении методов, которыми пользуются для привлечения новообращенных различные религиозные школы. У них огромный психологический опыт, который не должен нами отрицаться безоговорочно и бесповоротно. И наконец, давно известная и не потерявшая актуальности истина: чтобы победить врага, надо знать его, убедительно?
— Вполне.
— Вот и хорошо. Прохор Кузьмич, мне хотелось бы побывать на месте происшествия, — сказал Леденев. — Кто бы мог сопровождать меня?
— Сейчас мы это решим, — ответил Конобеев. — Собственно говоря, чего тут решать… Видимо, нам придется отправиться туда вместе. Тут, товарищи, возникло два новых обстоятельства. Сначала о первом. Позавчера в управление пришло письмо, анонимный автор которого пытается вызвать подозрение против доцента Старцева.
— Старцева? — воскликнул Казакис.
Кравченко хмыкнул, но промолчал. Молчали и остальные.
— Да, Старцева. «Доброжелатель», таким уж хрестоматийным именем было подписано письмо, предупреждает нас… Впрочем, вот оно, это письмо. Я прочитаю его. «Хочу сообщить вам про Старцева. Неизвестно, что делал он при немцах в оккупации. Это липа, что он партизан. Он человек темный. Старцев хотел жениться на Татьяне. Старик узнал про это. Очень был злой. Хотел выгнать типа. Но тип обещал не трогать Таню. А сам хотел ее в жены. Он старый развратник. Ненавидел Маркерта, который мешал Старцеву. Не верьте ему! Доброжелатель». Даты нет… На конверте западноморский штемпель. Письмо опущено на территории того почтового отделения, которое обслуживает район, где произошло убийство. Вот, ознакомьтесь, товарищи…
Конобеев передал картон, в который было оправлено письмо, в руки Леденева. Тот передал его, внимательно осмотрев, дальше.
— Письмо уже подвергнуто экспертизе, — продолжал Прохор Кузьмич. — Ничего существенного не обнаружено, нет даже отпечатков пальцев… Это наводит на некие размышления. Писал человек, который осведомлен о том, что такие следы остаются даже на бумаге, и потому принял меры. Это уже что-то. Далее. Автор не указывает прямо на Старцева как на убийцу. Он дает нам понять, что у того были причины для убийства. Правда, мотив не слишком убедительный, но достаточный для того, чтобы мы переключили внимание на доцента. Это наводит на дополнительные размышления. Автор неплохо знает и биографию Старцева. Видимо, знаком с ним давно или получил от кого-либо такую информацию. Насколько мне известно, сам Старцев никогда не афишировал партизанскую часть своей жизни.
Письмо осмотрели все сотрудники поочередно и вернули его Юрию Алексеевичу. Он снова внимательно рассмотрел его.
Конобеев перестал говорить. Тогда Леденев спросил:
— Больше ничего экспертиза не дала?
— Ничего… Если не считать данных о бумаге и карандаше, которым начерчены буквы.
— Да, начерчены… Послушайте, да ведь это же открытие в деле составления анонимных писем! — воскликнул Юрий Алексеевич. — Обратите внимание: все буквы этого письма начерчены карандашом с помощью линейки. Идеальная возможность не дать нам идентифицировать это письмо с почерком Доброжелателя. Ведь пиши он левой рукой — установить принадлежность автора к этому посланию можно. Пиши печатными буквами — тоже найдется некая индивидуальная, только ему присущая черточка. Даже типографские буквы, вырезанные из газеты и склеенные в нужный анонимщику текст, могут навести нас на след… И это, по-видимому, хорошо известно ему.
— Мне кажется, что это женщина, — заметил Прохор Кузьмич.
Леденев живо повернулся к нему.
— Почему вы так думаете?
— Обратите внимание на слова «старый развратник». Мужчина не стал бы писать так о другом мужчине. Это типично женское выражение. Ведь то, что для мужчины вполне приемлемо с моральной точки зрения, для женщины может казаться Бог знает чем.
— Логично и психологически обоснованно, — согласился Юрий Алексеевич.
— А не может быть так? — сказал Арвид. — Тот, кто писал это, не хуже нас знает психологию и хотел, чтобы мы подумали именно о женском варианте?