Умереть бы раньше, чем проснуться
Шрифт:
— И вовсе я не купила! — ответила она. — Мне один человек его подарил, когда я утром в школу шла.
— Ха-ха! С каких это пор незнакомые взрослые просто так дарят конфеты ребятам? — спросил я ее.
— Да, вот так просто и подарил! У него есть магазин, где полно конфет, и мне нужно только прийти туда за ними, никаких денег он с меня не возьмет.
На какую-то долю секунды мной овладело странное чувство, что кто-то, кого я знал, тоже даром получал конфеты. Я всячески напрягал память, но вспомнить никак не мог… Это было на прошлой неделе? в прошлом
Дженни попробовала свой леденец и угостила меня половинкой. Она и вправду была очень симпатичной девчонкой.
— Никому не говори о том, что я тебе сказала, — предупредила она меня, — а то, если расскажешь, другие тоже захотят конфет.
На следующий день, во время перемены, Дженни подошла ко мне и сказала тихонько:
— Задержись на минутку, у меня еще одна есть.
Она не открывала свою коробочку для завтраков, пока все не разошлись. И тогда она ее открыла и показала мне леденец оранжевого цвета — значит, апельсиновый, — я такие тоже больше всего люблю. В классе мы сели рядышком и вместе съели это замечательное лакомство.
Изредка я смотрел на доску, на которой ничего не было написано. Изо всех сил я старался удержать ускользающее воспоминание, оно было связано с лимонным леденцом, вслед за которым шел другой, апельсиновый. Мне казалось, я уже когда-то переживал эти моменты. Дженни сосала леденец и, оторвавшись на минуту от конфеты, весело воскликнула:
— Как же было здорово всю эту неделю — каждый день но леденцу в подарок! Я не знаю, кто этот человек, но он очень симпатичный. Знаешь, какой леденец он даст мне завтра утром?.. Из корицы!
Не знаю, что со мной случилось, но я больше не думал о конфетах, а начал вспоминать разные породы собак; ничего общего между этими вещами не было, но я даже попросил Дженни назвать мне несколько пород. Она назвала те, что я и так знал: эрдель, сенбернар, колли…Нет, нет, это было совсем не то.
— А нет ли породы, название которой заканчивается на «тик»? — спросил я ее.
— Может, далматик? — отозвалась Дженни.
— Да нет же, дурочка, далматинцы они называются, а не далматики, — поправил я ее с видом превосходства.
У меня было ужасно неприятное чувство, что я должен с кем-то поговорить, но самое худшее заключалось в том, что я не знал, ни с кем поговорить, ни что сказать. Что же мне было делать? В это время колокол пробил час дня, и было уже слишком поздно…
В ту ночь мне приснился страшный сон. Мне снились груды старых газет, сваленных на земле в лесу. Из всех были вырваны первые страницы. Когда я наклонился подобрать одну из газет, прямо из земли высунулась рука мертвеца, зажав в пальцах коричный леденец. Как же я испугался! И как только мне удалось проснуться, я закутался с головой в одеяло.
На следующее утро моей матери пришлось меня будить чуть ли не трижды — так крепко я спал. В школу я все же успел вовремя и едва сел за свою парту, как колокол кончил звонить. Старуха Флэгг взглянула на
Отдышавшись, я увидел через две парты от меня Эдди Райли. Парта Дженни пустовала, и это меня очень удивило, она ведь никогда раньше не опаздывала.
Флэгг тут же вызвала меня к доске, и я погрузился в размышления, где же находится прямой угол некоего проклятого предмета. Через десять минут появилась Дженни вместе с другой девочкой, которую звали Эмма Долен.
По окончании урока Флэгг объявила:
— Дженни, вы сегодня наказаны за опоздание — останетесь после занятий. Что касается Эммы, на этот раз я ее не накажу, поскольку знаю, что ее мать больна и ей нужно помогать по дому.
Дженни впервые наказали в школе, и я ей очень сочувствовал.
В полдень Дженни вытащила из своей коробочки коричный леденец красного цвета, она была в ярости.
— У меня был бы сейчас миллион таких леденцов, если бы я не повстречалась с этой дурой Эммой! — пожаловалась Дженни. — Мы с ним как раз шли туда, где он хранит конфеты, и надо же было появиться Эмме и все испортить. Как только он ее увидел, тут же бросил меня одну и исчез! И сегодня днем я уже не смогу туда пойти, потому что должна сидеть в школе после уроков.
Так как на следующий день у нас была контрольная работа и подсказки Дженни мне бы очень пригодились, я постарался завоевать ее расположение и сказал, чтоб как-то ее утешить:
— Я тебя, Дженни, во дворе подожду.
В три часа пробил колокол, и из школы вышли ребята; все, кроме Дженни.
Я остался и играл сам с собой в мяч, бил по нему, бросал в воздух, а потом старался его поймать. Гоняя мяч, я и не заметил, как очутился за два квартала от школы. Вдруг мой мяч ударился о ноги какого-то человека, стоящего под тентом на тротуаре.
Я наклонился за мячом, а поднявшись, разглядел в синеватой тени тента мужчину, застывшего в неподвижности. У него были огромные пытливые глаза и длинные руки, как у шимпанзе, я видел таких в зоопарке. Я не мог понять, что он делает пальцами — он их то сжимал, то разжимал, словно хотел схватить что-то от него ускользающее. На меня он едва взглянул, наверное, мальчишки моего возраста его не интересовали. А мне показалось, что где-то раньше я уже видел эту фигуру и особенно эти бегающие глаза. Я забрал свой мяч, а он так и остался стоять недвижно, только пальцы его продолжали эту непонятную пляску.
Я подбросил мяч высоко-высоко, и вдруг прямо вместе с ним на меня с неба упало имя: Милли Адамс! И я сразу вспомнил, где я видел эти бегающие глаза и кто угощал меня зелеными и оранжевыми леденцами. Это он их давал Милли, и в результате этих подарков… она не вернулась больше в школу. Теперь я знал, что должен сказать Дженни: чтобы она не смела приближаться к этому человеку, а если она это сделает, то что-нибудь случится. Не знаю точно что, но что-то плохое.
Я так испугался, что бросил мяч и побежал к школе. Нам запрещали туда входить, когда не было занятий. Встав на цыпочки, я заглянул в окно.