Умереть за любовь, убить за любовь…
Шрифт:
– Вернуть к жизни, – отрезала Робин. По привычке хотелось разозлиться, но не получалось. «Чертово спокойствие!»
– К жизни, – задумчиво улыбнулся старик. – А ты уверена, что он захочет этого? И ты… Может, тебе понравится здесь?
– Нет, я хочу назад, – не сдавалась девушка.
– Ну, ты еще ничего не видела. Ты думаешь, тут кого-то держат? Нет. Многие имеют шанс вернуться. Но не у всех есть достаточный повод это сделать. Точнее – ни у кого его нет.
– Я знаю того, кто вернулся, – попыталась спорить Робин. Если бы не это равнодушно-ровное состояние, она бы уже начала переживать. Неужели Дейв обманул? А может… Вместо успокоительного он дал ей какой-то наркотик? И сейчас
Это было больше похоже на правду. Загробная жизнь! Какая же она была дура, что поверила ему!
– Ты хочешь рассказать об этом или посмотреть на то, куда попала? – прервал ее размышления старик.
Интерес к ней пропал даже у маленькой девочки. Она нетерпеливо дергала старика за рукав и все время оглядывалась на дверь.
– Я хочу найти Габриэля. И мы уйдем отсюда, – упрямо повторила Робин и спрыгнула со стола.
Ощущения в теле казались странными. Она практически его не чувствовала, не понимая, идет она или парит по воздуху, такой она сама себе казалась легкой. Они втроем вышли в коридор, прошли до прозрачного лифта и поехали куда-то вниз.
Двери лифта распахнулись, и перед взором Робин предстал абсолютно бесцветный мир. Лобби здания, в котором они находились, нельзя было назвать красивым или уродливым. Оно было никаким. Почти прозрачным. Людей здесь было больше, чем в баре у Митча в пятницу вечером. Кто-то спускался по лестницам, кто-то, как и Робин, выходил из лифтов. Все новички шли в сопровождении одного или двоих сторожилов и очень выделялись на их фоне – они были еще пропитаны цветом, не успев растерять его в этом бесцветном мире.
На улице было то же самое – полупрозрачные предметы и люди. И только растущие тут и там цветы и растения слепили яркими красками,
– Как красиво, – не сдержалась Робин. Она не могла отвести глаз от пышного розового куста прямо у входа. Листочки казались живыми и трепетали, хотя ветра не было и в помине. Старик ухмыльнулся и покосился на девочку.
– Я же говорю – отсюда никто не уходит, – прошептал он.
Его слова отрезвили Робин. Она вспомнила, зачем пришла сюда. И времени любоваться красотами окутавшего ее мира не было.
– Вы должны мне помочь. У меня… мало времени!
– Тут нет времени, дитя мое.
Загробная жизнь обволакивала, словно теплый плед в дождливый нерабочий вторник, а окружающие краски природы на фоне бесцветных домов и людей добавляли неги, почти как стакан горячего какао с зефирками. Окунувшись в новую реальность, куда ее вынесло прямо из обитого темно-красной тканью гроба, Робин только и могла, что с недоумением оглядываться по сторонам, каждый раз удивляясь тому, на что решают потратить свою вечность некоторые из живших ранее.
Казалось, в этом раю, в этом спокойствии, нельзя было заниматься ничем другим, как наслаждаться той гармонией, которую даровало людям благословенное отсутствие эмоциональных порывов. Никому не надо было ходить на работу – все необходимое взял на себя Вселенский Разум, а может, искусственный интеллект, – и все занимались только тем, что хотели и любили сами. Или к чему попросту привыкли.
Несколько раз девушка встречала на улицах художников, рисующих прохожих и открывающиеся урбанистические пейзажи, замешивая слишком едкие краски в попытке показать, как они видят этот бесцветный мир. Картины оживали, поражая либо своей несуразностью, либо гениальностью. Но грань была настолько тонка, что ты никогда не смог бы до конца понять, нравится тебе то, что ты видишь, или нет. Рядом с художниками часто можно было видеть озадаченных нахмуренных молодых и старых людей, склонившихся в три погибели над невесомыми ноутбуками и стучавших по клавиатуре с таким остервенением, что хотелось обойти их стороной подальше. Они писали замысловатые истории, заполоняя новым сочетанием букв цифровое пространство, до которого никому не было никакого дела. Практически не общаясь между собой, творческие люди держались рядом, вместе, словно их тянуло друг к другу.
Люди науки и новейших технологий, напротив, предпочитали запираться в высотках, образуя жужжащий целыми днями улей. С остервенением они вгрызались в исследования и старинные трактаты, пытаясь сотворить из них что-то новое и понять устроение этого мира. Им было некуда спешить – время застыло и больше не существовало, но, боясь остановиться хоть на минуту, они замуровывали себя в лабораториях.
Но сложнее всего приходилось тем, кто привык прожигать свою жизнь в бесконечной гонке за материальными ценностями. Этот новый мир стирал границы и убирал ограничения. Каждый мог просто пойти и взять то, что ему нужно, не прилагая особых усилий. Но разве был в этом кайф? Разве было в этом удовольствие, если тебе не перед кем было кичиться своими успехами? Некоторые из них не выдерживали и уходили в добровольное заточение в небольших, не больше десяти квадратных метров, квартирках. Другие пускались в другие крайности и выпускали наружу все потаенные мысли, которые стояли за желанием купить новую машину, квартиру, яхту и дачу побольше: те, кто хотели власти, упивались ей, находя себе жертву и бесконечно долго измываясь над ней, а те, кто жаждали любви, пускались в настоящие оргии, больше похожие на пиршества времен Калигулы, чем на бесцветный райский загробный мир.
Прошло уже два дня. Робин жила в квартире, слишком похожей на ее собственную, где почти не появлялась, – слишком манила эта новая жизнь, чтобы оставаться в стороне. Прямо у ее дома нашелся бар, почти такой же, как у Митча. Да нет – он был точной его копией! И даже бармен, мужчина лет сорока, так же равнодушно подливал новую порцию чистого виски.
Робин не забыла про то, зачем пришла сюда. Она ждала, пока этот медлительный старик, который встретил ее и проводил в новый мир, вернется и расскажет, где искать того, кто при жизни носил имя Габриэль Хартман. Но слишком невыносимо было сидеть в четырех стенах, чтобы отказаться от бесплатного чистого виски, на мгновение дарующего то незабываемое чувство эйфории, с которым люди вторгались в этот мир, не давая побочных эффектов в виде тошноты, похмелья и жутчайшей головной боли.
Сколько дней у нее еще в запасе? Оставалось только догадываться. Здесь, в этом бесцветном мире, время текло как-то по особенному, совсем не успевая за той бесконечной гонкой, в которую пускаются все без исключения люди с самого рождения.
На третий день рано утром раздался звонок, и уже через секунду в дверях стояла маленькая девочка – та самая, уже знакомая ей. Ее темные прямые волосы блестели самым темным оттенком черного и казались ничем. Пустотой.
– Привет, – настороженно пробормотала Робин, не поднимаясь с дивана, на котором уснула ночью, вернувшись из бара.
– Привет. Я принесла тебе то, что ты просила. Дедушка велел.
Девушка подскочила на ноги, в два шага подскочила к незваной гостье и выдернула из маленьких пухлых пальчиков фотографию. На ней мужчина с оливковыми глазами сидел прямо на песке, придерживая желтую доску для серфинга. Солнце играло у него в глазах, делая их почти прозрачными, и подсвечивало ровный ряд белых зубов. Загорелая кожа блестела от воды, а на плечах собрались островки морской соли. Можно не сомневаться – он был по-настоящему счастлив в этот миг.