Шрифт:
От автора
В 2002 году, вернувшись из турпоездки в Египет, я написал документальную повесть «Африканская луна» – это название упоминается, пожалуй, во всех моих публицистических произведениях.
Едва окончив египетские заметки, я вспомнил о другом путешествии за границу. Совершенном мною – если отсчитывать от того 2002 года – почти 20 лет назад. И подумал, что смогу создать нечто на том давнем материале.
Поделившись планами с литературным братом, бывшим сокурсником по Литинституту, а ныне преуспевающим Петербургским писателем Валерием
«Луну» Валера принял безоговорочно. Прежде всего благодаря свежести авторского восприятия. Узнав о дальнейших намерениях, он усомнился: удастся ли мне спустя двадцать лет создать вещь такого же объема, наполненную живыми и яркими ощущениями.
– «Не верю!», цитируя Станиславского, – писал мне друг.
Честно говоря, тогда я и сам не слишком верил.
По инерции, оставшейся после «Луны», написал несколько глав – и бросил.
Поскольку в самом деле материал двадцатилетней давности усох и поблек. Скроить из него нечто живое казалось принципиально невозможным.
В таком виде, брошенная – хотя не похороненная – эта повесть провалялась два года.
До тех пор, пока уже нынче я опять не съездил за границу. На сей раз в Турцию. По непонятным причинам поездка вызвала во мне всплеск писательской потенции, какого не было давно.
Я начал работать в начале июля – и писал, писал и писал…
Сделал документальную повесть о поездке в Турцию. Потом написал художественную вещь, эпизодическая завязка которой лежала на берегу Средиземного моря. Совершенно походя родился еще один небольшой, но крайне тяжелый и важный для меня очерк.
Все замыслы вроде бы претворились. Но инерция несла вперед. Делать было нечего, и я взялся за эти записки. Хотя вначале и сам не верил в успех.
Однако воспоминания захватили. И заставили писать до тех пор, пока я не выложил все, что само по себе рождалось в сознании.
Вопреки сомнениям Валеры Роньшина, вещь получилась в два раза объемнее легендарной «Луны».
Ну, а о свежести и искренности судить вам.
Тогда я был молодым
Однажды мы пили водку.
В самом факте не вижу ничего экстраординарного.
Особенно в нынешнем возрасте и состоянии.
Хотя этот случай относится к моей прошлой жизни – когда я преподавал в университете.
Так вот – мы пили тогда водку… И партнером моим (мне не нравится слово «собутыльник»; в нем присутствует уничижительный, оставшийся со времен борьбы с алкоголизмом оттенок, превращающий нормальных людей в заурядных пьяниц) – партнером моим был Семен Израилевич Спивак. Известный ученый, профессор математики, обладатель всех мыслимых в научном мире наград. А главное – умный человек. Один из умнейших, кого мне посчастливилось встретить на жизненном пути. Преклоняясь перед ним, я приватно называю его «ребе», что по-еврейски означает обращение к раввину, учителю или просто мудрому человеку.
И вот, пили мы любимую сорокаградусную – и разговор сошел на воспоминания о прежних временах. Мы медленно опустились в прошлое.
Как положено
Мне в тот момент было года сорок два; но тем не менее казалось, будто только прошлая жизнь осталась цветной, а настоящая сделалась черно-белой.
Приняв по очередной дозе, мы перешли к обсуждению этого феномена человеческого самовосприятия.
И тут Семен Израилевич сказал, что недавно читал очень любопытную книгу – мемуары некоей старой еврейки, жившей в Испании то ли в XVII, то ли даже в XVI веке. Не помню, кем она была и о чем писала – и это неважно. Время и место столь далеки от нас, что все это с тем же успехом могло происходить на Луне. Меня поразил первый абзац книги, который Спивак привел наизусть:
«В прежние времена жизнь протекала совершенно иначе.
Хотя бы потому, что тогда я была молодой…»
Эта грустная фраза неизвестной, давно умершей женщины запомнилась тогда и не дает мне покоя до сих пор.
Она настолько крепко вошла в меня, что я решил сделать ее названием первой главы.
Которая может считаться предисловием автора: так последний объясняет свой взгляд на это произведение.
Ведь я собираюсь описывать события, предметы и места двадцатилетней давности.
Страна, которой больше нет на карте
Не теряйтесь в догадках, чему я собрался посвятить три сотни страниц повествования.
Перед вами – отнюдь не мои мемуары.
Точнее, не совсем мемуары…
Принимаясь за эти записки, я решил рассказать о своей давней поездке за границу.
Настолько давней, что страны, куда я ездил, не найдется ни на одной карте. Равно как и той, откуда выехал и куда вернулся.
Потому что тогда я жил в СССР – а ездил в Германскую Демократическую Республику.
Столь эфемерными кажутся эти географические названия сейчас, что меня самого посещают сомнения в реальности того путешествия. Из всего прежнего мира неизменной сохранилась, пожалуй, одна лишь Польша. Которой суждено вечно оставаться утлой прослойкой – чем-то вроде коврика для вытирания ног – между Россией и Германией.
О Польше будет сказано несколько слов в нужном месте.
Сейчас же я хочу оправдаться перед вами за предлагаемые материалы.
Ведь если учесть обилие нынешней информации, равно как и свободную возможность каждого россиянина съездить за рубеж в любом направлении, то познавательное значение моей повести может показаться сомнительным.
Слишком уж большой промежуток времени отделяет события от момента их описания; да и мир изменился неузнаваемо.
Но, может, в том и ценность подобных воспоминаний, что являясь одновременно личными мемуарами, они позволяют видеть сквозь медленно мутнеющую толщу времени и предложить не только изложение реальных фактов, но взгляд на прошлое с позиции нынешних знаний…