Умерший рай (двадцать лет спустя)
Шрифт:
Но все-таки на демонстрации народ сгоняли. Потому что любителей прогуляться в выходной недоставало, а правящая партия требовала определенной массовости ликующего народа.
И, кроме того, в этом шествии приходилось не только идти, но еще и нести портреты умерших и живых вождей (фанерки на длинных ручках, напоминающие лопаты для уборки снега) или лозунги – изречения «Слава КПСС» или «Миру мир», написанные на длинных полосах фанеры, снабженных двумя ручками по краям; на такие требовалось целых два человека.
С интеллигенцией проблем не имелось: райком давил на партком,
Хуже обстояло с рабочим классом. Похмельный гегемон своим местом он не дорожил и вообще ничего не боялся. Поэтому для портретов и лозунгов на заводах применялся принцип материального стимулирования.
Вы наверняка не знаете размер и порядок оплаты портретов на демонстрации в Ленинграде.
Утром перед построением со специальной машины, которой предстояло возглавлять колонну завода, раздавали предметы наглядной агитации тем, кого уговорили их нести. Пройдя Дворцовую площадь, колонны демонстрантов рассыпались. Свободные уходили домой. А носители портретов спешили к головной машине. Там по сдаче товарно-материальной ценности ждало вознаграждение: каждому, кто нес портрет, наливали стакан водки. Паре, сдавшей лозунг, выдавали бутылку на двоих.
Получалось, что нести лозунг выгоднее, чем портрет. Но лозунгов было несколько, портретов – в несколько раз больше. Кто не успевал скооперироваться с напарником, довольствовался стаканом. Но и двести граммов водки за прогулку с партийной физиономией тоже казались неплохой наградой…
Вспоминать забавные и грустные детали застойных времен можно без конца.
Пожалуй, мне пора заканчивать вступление, где слишком часто упоминается водка.
И попытаться перейти собственно к теме – к Германии.
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
Я уже хотел начать, но не смог удержаться от того, чтобы нарисовать перед тобой, возлюбленный читатель, картину моего бытия…
Вчера я отправил жену в Турцию.
У нее длинный отпуск. Точнее нормальный для человека, работающего по востребованной специальности. В этом году мы уже успели побывать в Турции, потом она съездила на пять дней в местный убогий пансионат. И теперь, третьим заходом – опять уехала на Средиземное море.
Оставив меня при полной свободе действий… Которая для меня есть совсем не то, о чем вы подумали. Скажу больше: вы лучшего мнения обо мне, нежели я того заслуживаю.
Для меня свобода – это возможность заниматься любимыми делами. Возиться с машиной, писать, играть на компе. Заниматься чем угодно – спокойным и необременительным делом.
Но вечером обязательно напиться водки. Не очень много, но до состояния, когда, говоря словами старого Хэма, «все становится почти таким как прежде».
А сегодня я не просто напился.
Я вышел на рэмблер и заказал в поиске свою любимую песню про танкистов. И нашел целый сайт с некупированными словами о Сталине.
Об Иосифе Виссарионовиче в этой повести я писать по возможности не буду. Слишком сложна и широка тема.
Но я счастлив от пьянства и иллюзии смысла жизни. И компьютер мой грозно ревет:
Гремя огнем, сверкая блеском стали,Пойдут машины в яростный поход,Когда нас в бой пошлет товарищ СталинИ первый маршал в бой нас поведет…И убей меня бога – отрежь мне часть смысла жизни, поруби ее на пятаки и скорми бродячим псам – если эти слова не имеют отношения к Германии…
Но пора и к ней.
Страна мечты
В школе я учил английский язык.
Ведь я пошел в первый класс в 1966 году, когда даже из-за порядком поржавевшего железного занавеса было ясным, что это – язык будущего. Грядущее интернациональное средство общения, каким ученые придурки мечтали видеть выморочное эсперанто.
Впрочем, в упоре на английский можно видеть и не заботу о будущем, а политику. Ведь в стране социализма, вынужденной жесткого обороняться от бесчисленных противников, всегда учили язык потенциального врага.
Поэтому в тридцатые годы в школах царил немецкий.
Когда холодная война показала себя во весь рост, то миру стало ясно, что ни игрушечно милитаристская Германия, ни напомаженная Франция, ни трудолюбивая Япония не являются оппонентами коммунизму. Предстоит война двух титанов, двух империй зла, как они именовали друг друга: СССР и США. Вот тогда определилось, что воевать предстоит с англоговорящим противником.
Планы советских милитаристов рухнули – равно как и американских. Советский союз оказался тем, кого предугадывал Адольф Гитлер еще сорок лет назад: колоссом на глиняных ногах. От страны ничего не осталось, исчезли и перспективы войны.
Но английский прочно вошел во все сферы деятельности.
Знание языка – это, пожалуй, единственное, что дала мне школа. Потому что – как я уже говорил – историю мы учили по одной книге, географию игнорировали из-за ее бесполезности для непутешествующего советского человека, литература в школе казалась нудной и серой, как Чернышевские сны Веры Павловны… и так далее. Эти предметы вроде были призваны расширять кругозор, но воинствующий социализм сужал последний до размеров смотровой щели танка.
Однако свободное владение языком до сих пор служит мне важным инструментом.
Но уча английский, я мечтал о немецком.
Сам не знаю, почему. Просто Германия с детства казалась мне страной мечты.
Меня не привлекала холодная и очевидно неуютная Англия, бесконечные красоты которой мы расписывали на уроках устной речи.
Равнодушен был я и к Франции – стране трех «п» (поваров, портных и проституток), какой она всегда мне казалась.
Но Германия…
Об этой стране стоило думать всерьез.