Умерший рай
Шрифт:
Так или иначе, я рассказал Ольге о вилле, и она вдруг изъявила желание тоже там побывать. Хотя ничего, кроме ободранных стен и всяческих обломков внутри не имелось, и экспедиция не могла представлять интереса для молодой женщины.
Зачем она со мной пошла?
Думаю, что задавать такой вопрос просто глупо.
С самого начала я держал ее за руку, помогая преодолеть кусты, затем протиснуться в узкую нору.
Рука Ольги была твердой и горячей.
Оказавшись внутри, спрятанный от всего мира стенами развалин, я испытал поразительное ощущение уединенности
Ольга стояла передо мной, ничего не говоря.
…Желтая футболка ее, надетая на голое тело, не скрывала ничего; соски спокойно темнели сквозь ткань. А стоило Ольге наклониться, как широкий ворот открывал визуальный доступ к той части, которую принято скрывать лифчиком. Наклонялась Ольга часто: так выходило при нашей строительной работе. И по беспечности своей не замечала, что всякий раз обнажается до пояса.
Так думал я тогда.
Сейчас же не сомневаюсь, что Ольга прекрасно знала особенности своей одежды. И специально дразнила нас своим видимым, но недоступным телом. Более того, изучив женскую натуру, я уверен, что она ощущала мужские взгляды, трогавшие ее грудь. Они щекотали ее женское самолюбие и, конечно, доставляли удовольствие.
Но такие тонкости я понимаю лишь теперь.
А тогда я изо всех сил старался не покраснеть от смущения, заглядывая в приоткрывшееся окно. Но не делать этого просто не мог.
Уже через несколько дней работы я рассмотрел Ольгу по-настоящему. Грудки ее были крошечными – как я знаю теперь, у женщин такой конституции они и не бывают большими – но невероятно совершенными по форме. И наверняка очень упругими, поскольку, не подвергаясь действию силы тяжести, они всегда глядели прямо вперед. Лишь когда Ольга склонялась сильнее обычного, они все-таки опускались. Но не свисали, а торчали под ее телом, как два маленьких нежных конуса, выровненные грузиками темно-розовых, почти коричневых сосков.
В общем, я уже знал Ольгину грудь, как свои пять пальцев…
…Пробираясь в разрушенную виллу, я пятился, держа ее руку. Она следовала за мной почти на четвереньках. Склонившись так, что открывшееся тело било по глазам наотмашь. Я почти догадывался, что сейчас можно все. И чувствовал, до какой степени хочу оценить на ощупь эту тайную упругость.
Выбравшись в пространство, я старался не поворачиваться к ней боком. Как будто в другом положении она могла не заметить моего неукротимого желания.
И… ничего не делал.
Несмотря на то, что женщина сама отправилась сюда со мной, я опять не предпринял ни одной попытки.
Моя золотая Тамара вселила уверенность в моей мужской силе. Но она оставалась чисто физической и не перешла на уровень сознательного. Настоящей решимостью я еще не обладал.
Мое тело горело, стонало и рвалось. Наверняка Ольга ощущала эти флюиды, окутавшие нас в тесном пространстве, и ждала чего-то от меня.
Но я боялся и ни в чем не был уверен.
Конечно, мне стоило хотя бы попробовать ее поцеловать. Или ненароком тронуть ее грудь и сразу понять, действительно ли она готова, или все лишь игра.
Я не сделал ничего.
Только жадно и бессильно пялился под ее футболку, пока она не выпрямилась.
Я был робок, застенчив и ни на что не годен, как старый тюфяк.
Проведя некоторое время в замке и подержавшись за ее руку, я вывел Ольгу обратно на простор пустынной улицы. Так и не прикоснувшись к ней по-настоящему.
Возможно, подсознательный страх вселяла трезвая мысль: если мое приставание будет отвергнуто, то рассыплются наши с нею, исключительные дружеские отношения.
Хотя нынешний опыт убеждает как раз в обратном.
Даже неудачная попытка по отношению к нравящейся женщине расставляет все точки над «i», делая дружбу еще более крепкой и доверительной.
Увы, повторить все с Ольгой по-настоящему я не смогу даже в своей следующей жизни.
Потому что не верю в реинкарнацию.
Впрочем, если допустить ее, то может оказаться, что исходя из свойств моей натуры, мою душу поместят в тело еще большего идиота. Который за всю жизнь вообще ни на что не решится и умрет девственником. Чтобы возродиться в очередной раз уже настоящим дубовым пнём.
Так что еще не все так плохо в моей жизни и судьбе…
Отъезд
День отъезда в Германию – который за всякими хлопотами казался недосягаемым – настал совершенно неожиданно.
Он был наполнен суетой, перетаскиванием припасов на вокзал и еще черт знает чем.
Но время не стояло на месте, и в конце концов день прополз и настал даже час отъезда.
Скорый поезд «Ленинград-Берлин» – «Schnellzug No 246», кажется именно 246, потому что обратно, я точно помню, он шел под номером 247 – в котором имелся Дрезденский вагон, отправлялся с Варшавского вокзала.
(Отмечу попутно, что в поздние годы я неоднократно отдыхал за границей, пользуясь воздушным транспортом, и скажу, что по ощущениям от приготовлений к отбытию, пересечению границы и прибытию в конечный путь перелет самолетом – ничто в сравнении с теми эмоциями, которые можно испытать, путешествуя на поезде…)
Меня пришла провожать целая толпа друзей. Я специально собрал всех, кого смог найти в непривычно душном и жарком июльском Ленинграде.
В этих проводах и мне и друзьям виделось нечто мифическое.
Мой отъезд за границу в 1983 году был событием такого невероятного уровня, что сегодня с ним не смогло бы сравниться ничего.
Впрочем, похоже, так чувствовали себя и остальные. Потому что провожали всех.
Около Ольги, кроме отца-моряка, терся какой-то длинный парень.
Когда поезд тронулся, я не удержался и спросил, кто это был.
Не сделав еще (и будто зная, что не сделаю вообще) ни одной попытки к сближению, я уже по-настоящему ревновал свою подругу к незнакомым мужчинам.