Умерший рай
Шрифт:
Так легко жилось в условиях отсутствия заботы о завтрашнем дне.
И подобное время не возвратится уже никогда.
Я, конечно, описал интеллигенцию.
У рабочего класса имелось другое развлечение. Одно, но не надоедающее: выпивка. Конечно, работа на заводе имела материальное выражение результата. Однако рабочему было совершенно невыгодно надрываться у станка: при превышении сменной нормы ему тут же срезали расценки, и за ту же зарплату приходилось работать больше. Стахановцы давно поумирали, и промышленность тоже работала с ленцой.
Да, то было поистине парадоксальное и невозвратимое время…
Будучи такими же советскими людьми, студенты тоже практически не нуждались в деньгах. В это трудно поверить, но учась в Ленинграде, получая стипендию и небольшую помощь от родителей, можно было не только не умереть с голода, но даже развлекаться.
Отвлекшись, вспомню разговор с одним сослуживцем в давние времена, когда мы, новоиспеченные кандидаты наук, работали в Башкирском филиале Академии наук СССР.
– Падшая женщина…
– сетовал он.
(Признаюсь, что это понятие он обозначил одним словом, но я привычно использую эвфемизм)
– …Падшая женщина! Сейчас я получаю сто семьдесят пять рублей, и мне их ни на что не хватает… А студентом не только жил на сорокарублевую стипендию, но даже вино пил почти каждый день…
Замечу, правда, что разговор происходил хоть вроде бы в те же восьмидесятые, но уже после начала перестройки, когда почти коммунистическая жизнь постепенно сходила на нет.
Возвращаюсь к студентам.
Сейчас для молодого человека – а кто, как не молодежь наиболее падок на всякую дрянь вроде мобильников с фотоаппаратом ? – при любом количестве денег всегда есть, что купить: презерватив со вкусом колы и лимона, банку пива, кассетный плеер, мобильник, дискмэн, цифровой фотоаппарат, мини-компьютер, видеокамеру, домашний кинотеатр, автомобиль… Шкала безгранична в обе стороны, дело лишь в сумме.
Поэтому сейчас студенты пытаются подхалтуривать даже во время учебы, а летом работают на полную катушку кто как может: продают мороженое, разносят газеты, добывают средства древнейшим способом. Наиболее предприимчивые даже уезжают в Америку, чтобы за несколько сотен долларов чистить унитазы и подтирать плевки в Нью-йоркском ресторане.
Даже те, кому не надо ничего, кроме пива, сигарет и презервативов, все равно вынуждены подрабатывать, поскольку и этот необходимый набор тоже надо на что-то покупать.
Во времена моей юности купить студенту было нечего.
Отечественная техника ничего не стоила, как и полагалось при ее отвратительном качестве. А импортной не имелось – точнее, ее продавали в валютных магазинах по безумным, с нынешней точки зрения, ценам. К тому же для посещения «Березки» (таким приторным названием именовалась система валютной торговли СССР, поскольку считалось, будто эти магазины созданы для иностранцев, желающих купить олигофренических матрешек, декоративные лапти и прочую фольклорную требуху, символизировавшую Россию) требовалось втридорога и большой опасностью раздобыть доллары, чеки Внешпосылторга или флотские боны. Существовали, правда, простые комиссионные магазины, куда сдавали привезенную технику моряки: ведь портовый город Ленинград мог сравниться с Гамбургом по обилию судов загранплавания. Комиссионная аппаратура стоила неимоверно дорого. Я помню большой ее отдел в огромном комплексе Апраксина двора – не знаю даже, что находится там сейчас. Самая дешевая вещь – примитивный проигрыватель виниловых дисков, оформленный в виде чемоданчика, но японского производства – стоил больше тысячи рублей.
(Средняя зарплата служащего составляла примерно сто двадцать.)
Студентов в таких магазинах не появлялось.
Максимум, на что шли мои ровесники – купить за сто двадцать рублей джинсы (имевшие госцену в семьдесят). У фарцовщика – наверняка читателю не знакомо такое слово… – в особом месте галереи Гостиного двора. Страшно рискуя попасть под налет оперотряда, в случае которого продавец оставался без вещи, а покупатель без денег.
Поэтому цели заработать большие деньги в летние каникулы не ставились.
Иногда, правда, сколачивались бригады студентов-шабашников, которые самостоятельно ездили по сельским районам. Но заработанное обычно пропивалось уже на обратном пути.
В целом «летний трудовой семестр» брало на себя стройотрядовское движение.
Это было именно движение. Четко организованное центральным комитетом ВЛКСМ, имевшее свою стратегию и тактику.
Каждый студент, имевший руки-ноги и врачебный допуск на физические работы, обязан был за годы учебы хоть раз съездить в стройотряд. Без этого он не проходил систему «ленинского зачета», входившую в учебный план. Кто не ездил в стройотряд, того посылали осенью на месячные сельхозработы. В холод и грязь тоскливых полей Ленобласти, собирать гнилую капусту или осклизлую картошку. Ясное дело, что большинство предпочитало отряд.
Хотя бы потому, что лето обычно отличалось более приятной погодой.
В каждом институте существовало несколько направлений – подшефных зон, куда ездили студенческие отряды. Причем каждый мог выбрать для себя отряд определенного уровня: от местного, в котором не напрягаясь, зарабатывали рублей двести, до дальних, где предстоял действительно тяжелый труд, и откуда бойцы привозили по тысяче.
Я не оговорился, сказав «бойцы»: движение было военизировано, как и все в СССР. Начальник отряда назывался командиром, помощник по идеологической работе – комиссаром. Бойцы имели единую форму, единую систему нашивок «ВССО» – то есть «Всесоюзный студенческий строительный отряд» – единую систему значков, выпускаемых областными штабами. Различными оказывались только эмблемы, которые разрабатывалась самими отрядами согласно названиям и вкусам.
И как ни клеймить сейчас комсомольскую заорганизованность, идеологический гнет, и так далее – но в хороших стройотрядах было действительно неплохо.
Помимо работы, которая всегда четко нормировалась, бойцы развлекались: устраивали конкурсы, вечеринки, танцы.
После первой поездки на следующий год обычно опять хотелось в отряд. Сколачивались небольшие компании, которые по несколько лет ездили вместе в разные стройотряды.
Сейчас все давно умерло. Стройотрядов нет, и даже шабашничать никто не ездит, поскольку сгинуло само сельское строительство.
А жаль. Конечно, гораздо приятнее проводить лето с богатыми родителями в Турции, Испании или на Канарах – чем стоять в сыром подвале и ровнять пол под бетонную стяжку.
Но человек в разные периоды жизни имеет разные биологические типы своего социума.
В юности он является колониальным существом – то есть для нормального психологического развития требуется постоянное общение с себе подобными. Причем не так, как это происходит сейчас: на лекциях в городской среде или в похожих на лагерный барак общежитиях у иногородних.