Умирать — в крайнем случае
Шрифт:
Однако Дрейк не торопится начинать деловую часть разговора. Он встает, подходит к тележке с бутылками, установленной между двух кресел.
— Надеюсь, мисс Линда не тревожила ваших снов? — осведомляется рыжий, схватив за горло бутылку «Баллантайна».
— Ничуть, — заявляю я. — Я не любитель вокала.
Дрейк наливает себе на два пальца виски, бросает в стакан пару кубиков льда, который с присущей ему непринужденностью вытащил пальцами из ведерка. Потом делает глоток — проверить, что у него получилось, — и бурчит:
— Вокал…
Он внезапно спохватывается, что пренебрег обязанностями хозяина, и указывает на бар:
— Наливайте, не стойте, как памятник!
— Не рано ли, нерешительно произношу я, подходя к бутылкам.
— Рано? Это невоспитанно с вашей стороны. Вы так говорите, будто я — алкоголик.
Шеф отпивает еще глоток, потом возвращается к прежней теме:
— Действительно странно… Мне казалось, что вы с Линдой понравитесь друг другу. Вы — убеждены в том, что вы — великий герой, а Линда убеждена, что она — великая певица… Я думал, вы подойдете друг другу…
— Наверное, потому, что она подходит вам, — замечаю я.
— О нет! — качает головой Дрейк. — Я предпочитаю Бренду. Хотя, между нами говоря, — ведь у нас мужской разговор? — с меня и Бренды многовато. Не знаю, Питер, замечали вы или нет, что женщины — как кошки. Человек не может испытывать особой необходимости в кошке, но у его соседа она есть, вот он и считает нужным тоже обзавестись кошкой.
Поскольку разговор идет мужской, я позволяю себе заметить:
— Но вы обзавелись не кошкой, а пантерой.
— Пантерой? Все это позы, мой друг, и больше ничего. Каждая кошка хочет, чтобы ее считали тигром, но это поза. А все-таки Бренда — умная кошка.
Помолчав, он говорит как бы про себя:
— Будем надеяться, что она такой и останется.
Только допив свой стакан, шеф вспоминает, зачем вызвал своего верного секретаря:
— Ваш проект, Питер, придется еще раз подробно обсудить. Вместе с Ларкиным.
— Почему именно с Ларкиным?
— А почему бы и нет? — довольно резко бросает шеф.
Я апатично пожимаю плечами.
— Дело ваше. Но, по-моему, от этого Ларкина за версту несет полицаем.
На красной физиономии Дрейка появляется нечто вроде улыбки.
— Это потому, что он в самом деле полицейский. Правда, бывший. Отставлен от службы за коррупцию и мелкие человеческие прегрешения. Но это не мешает ему поддерживать связи с полицией по ту сторону океана. И быть специалистом своего дела. В двух словах, Ларкин примет здесь готовый товар, да и на Востоке поможет. Так что операция невозможна без его участия. И без его одобрения.
Помолчав, шеф внезапно восклицает:
— Значит, «полицай»! Да вы, чего доброго, окажетесь умнее, чем я думал!
Он снова усаживается за письменный стол.
— Поскольку Ларкин появится только
— Какой человек?
— Человек, который передаст вам для меня письмо. Не подумайте, что я хочу использовать вас вместо почтальона или что-нибудь вроде этого. Письмо секретное. Кроме того, вам и дальше придется поддерживать связи с этим человеком. Так что берите письмо, заприте контору и возвращайтесь сюда.
— Вы же говорили, что мне опасно выходить за пределы вашей улицы, — напоминаю я.
— Верно, у вас нет паспорта, — бурчит Дрейк.
— Я мог бы его иметь, пожелай вы сунуть руку в ящик вашего стола и достать его оттуда, — замечаю я.
— Нет, вы в самом деле умнее, чем нужно, — вздыхает Дрейк. — Хотя насчет ящика не угадали.
Он ленивым жестом тянется к несгораемому шкафу в стене за письменным столом, поворачивает ключ, отпирает стальную дверцу и достает мой паспорт.
— Виза, наверное, давно истекла… — замечаю я.
— Да, конечно, — кивает рыжий и бросает паспорт на стол. — Впрочем, ее, кажется, кто-то продлил.
Дом № 36 — мрачное здание весьма запущенного вида. Часть окон заколочена досками, остальные зияют выбитыми стеклами. Дом этот явно обречен на снос.
Одна из дверей на втором этаже в самом деле украшена медной табличкой «Холлис. Фото». Отпираю дверь и вхожу в темную прихожую, а оттуда в такое же темное помещение — окна заколочены досками. Нащупав выключатель, зажигаю свет. Прямо передо мной — дверь с темными шторами, должно быть, вход в само фотоателье. Правда, на этой подробности я задерживаюсь ненадолго. Потому что мое внимание првлекает тело человека, лежащего ничком на полу в луже крови.
Я подхожу, нагибаюсь и осматриваю пол возле трупа в надежде обнаружить какое-нибудь письмо или бумажку. Ничего. Если письмо и существует, оно, должно быть, в карманне убитого. Но он лежит так, что доступ в карманы закрыт: в этих синих доспехах американских скотоводов карманы обычно помещаются на груди и на животе. Я нагибаюсь пониже. Нет, я не ошибся: убитый — не кто иной, как Майк.
В эту минуту за черной шторой слышится какой-то шорох. Так это или нет, не имеет значения: надо поскорее исчезать отсюда. Когда в квартале убит болгарский эмигрант, полиция обратится за разъяснениями в первую очередь ко второму имеющемуся налицо болгарскому эмигранту.
Покидаю негостеприимное фотоателье, по дороге вытерев носовым платком выключатель и дверные ручки. Через пять минут я уже шагаю по оживленной улице к Дрейк-стрит и чуть не налетаю на худощавого джентльмена в черном костюме и и черном котелке.