Умирать — в крайнем случае
Шрифт:
Мне не нужно поворачиваться, чтобы узнать, кто говорит; по голосу я узнаю Бояна.
— А если она не уснет? — так же тихо спрашиваю я.
— Она уснет.
Вот и все.
Линда в сопровождении кавалера возвращается за столик, не обнаруживая признаков оживления. Больше того, к концу ужина, когда мы доедаем десерт, она совсем сникает. Не знаю, во что именно ей положили снотворное — в еду или питье, но средство явно действует, медленно и верно. Она то и дело подавляет зевки, наконец я слышу долгожданные слова:
—
— Пожалуй, — говорю я с непривычной уступчивостью.
И мы удаляемся к себе в номер. Наконец-то! Первый вечер медового месяца и все прочее.
— Вам не кажется, что воспитанный человек на вашем месте все-таки перебрался бы на диван, — говорит Линда, снимая легкий жакет.
— Наоборот. Воспитанный супруг должен постоянно находиться около супруги.
— Вы прекрасно знаете, что наш брак — фикция, — напоминает моя супруга, доставая из-под подушки ночную рубашку.
— Да, но это не значит, что и отдых у меня должен быть фикцией, — заявляю я.
Она собирается возразить и поворачивается к двери в ванную, но у нее нет сил ни дойти до ванной, ни продолжать спор. Линда присаживается на кровать, потом ложится — просто так, на минутку — и скоро погружается в здоровый, освежающий сон.
На всякий случай я выкуриваю целую сигарету, причем хожу по комнате и время от времени натыкаюсь на мебель. Никакой реакции.
Потушив свет, я выхожу на балкон. В сущности, это терраса, которая тянется вдоль всего фасада гостиницы, и от балкона соседнего номера меня отделяет стеклянная плита-перегородка. Не нужно быть акробатом, чтобы, встав на парапет, спрыгнуть к соседям. Оглядевшись по сторонам — не смотрит ли кто, — я так и делаю.
Как я и ожидал, в соседнем номере меня ждет Борислав. После обычных в таких случаях объятий и похлопываний по спине я говорю:
— Как бы она не догадалась, что ее усыпили.
— Не догадается, — успокаивает меня Борислав. — Это тебе не прежние препараты, от которых потом целый день ходишь, как пьяный.
— Ну? Ты все еще не куришь? — интересуюсь я, глядя на идеально чистую пепельницу на столике.
— Да нет… курю… когда угостят… — смущенно бормочет Борислав. — Надеюсь, ты не оставил сигареты в номере.
Мы закуриваем и тут же приступаем к обсуждению вопросов, стоящих на повестке дня. Я коротко объясняю, что сумел узнать и с какой миссией прибыл на родную землю.
— Да, Эмиль, достанется тебе, — говорит мой друг. — Но что делать, раз я засвечен.
— Не стоит об этом, — говорю я. — Не все ли равно, кто — ты или я…
— Все-таки на этот раз была моя очередь лезть в мясорубку…
Мой друг явно сокрушен тем, что переложил на меня неприятную обязанность лезть в мясорубку, и я не сомневаюсь, что он готов хоть сейчас заменить меня, но в нашем деле не приходится уповать ни на очередность, ни на личные желания.
— Не стоит об этом, — повторяю я. —
— Что ты предлагаешь?
— Предлагаю больше не давать ей снотворного.
— Думаю, такой необходимости больше не будет. Пришлем к тебе на пляж Бояна.
— Боян уже был в ресторане.
— Он появился только на минутку, когда она танцевала.
— Все равно. Не надо рисковать.
— Можно подослать лейтенанта.
— Отлично! Лейтенант — парень толковый. Завтра я пошлю по почте открытки. Значит, пускай приходит послезавтра.
— От него ты получишь инструкции генерала, — говорит Борислав и, взяв из пачки новую сигарету, добавляет:
— А теперь, браток, садись и пиши.
Вот уж чего терпеть не могу, так это писанины. Но никуда не денешься. В нашем деле без письменной работы нельзя. И я сажусь и пишу, пока не отнимается рука, потом собираю исписанные страницы и кладу в большой конверт.
— Ну и как, по-твоему, — интересуется Борислав, принимая пакет, — там одна контрабанда или что-нибудь еще?
— Откуда я знаю! Пока налицо контрабанда, но не исключено, что выплывет и другое.
— Но что именно?
— Откуда я знаю!
Небо за окном начинает светлеть. Значит, я и правда много написал или же отвык от письменной работы и долго возился.
— Ну, всего, — говорю я. — Боюсь, что теперь увидимся не скоро.
— Главное — увидеться, а скоро или нет… Ты смотри, будь осторожнее…
Он хочет добавить какой-то совет, но, видно, спохватывается, что это будет лишнее, как и предупреждение об осторожности, и только обещает:
— Завтра утром твой доклад будет на столе у генерала.
Линда спит непробудным сном, свернувшись в клубок от холода; укрыться она не может, потому что легла прямо на одеяло.
«Надо бы оставить тебя продрожать всю ночь», — думаю я. Но, будучи человеком отзывчивым, снимаю с нее туфли, расстегиваю молнию, стягиваю юбку, не без труда вытаскиваю из-под Линды одеяло и укрываю ее до подбородка.
Мне кажется, что я закрыл глаза только на минутку, но когда я их открываю, в окно льется яркий солнечный свет, соседняя кровать пуста, а из ванной слышен плеск воды. Не вставая, я протягиваю руку к телефону и сонным голосом заказываю завтрак в номер.
Завтрак появляется почти одновременно с Линдой, нельзя не признать, что Линда выглядит гораздо аппетитнее. Но я не собираюсь сообщать ей об этом. Кроме того, она первая начинает разговор.
— Кто вам разрешил раздевать меня? — интересуется ледяным голосом моя супруга, располагаясь на диване и кутаясь в махровый халат.
— Раздевать? Вас? Я? Может, вы обвините меня еще в чем-нибудь?
— Вчера я легла одетой, — настаивает на своем Линда. — Мне так хотелось спать, что я легла не раздеваясь.