Умирать — в крайнем случае
Шрифт:
В тех же двух листовках, которые я вынул из ящика, содержались два сообщения. Одно из них информировало меня о публикации материалов в связи с торговлей наркотиками. Другое было предельно лаконично: «Первый груз пропущен сегодня по каналу в Вену. Содержание — десять килограммов чистого крахмала».
Дом, почтовый ящик которого служит мне тайником, находится неподалеку от квартиры Линды, поэтому даже если меня увидят прогуливающимся в этих местах, я смогу оправдаться посещением мисс Грей. Лучше, конечно, чтобы меня никто не видел, и пока что такой риск минимален. С тех пор как надзор за мной был поручен Линде, всякая другая слежка прекратилась. А что касается операций с почтовым ящиком, то они занимают не более двух секунд,
В данный же момент меня беспокоит вовсе не Дрейк, а Ларкин. А также то неприятное для меня обстоятельство, что он нужен Дрейку. В противном случае все могло бы решиться легче и быстрее. Но как напасть на такой случай?
Американец совсем не похож на человека из преступного мира. Его образ жизни и привычки не имеют ничего общего с субъектами, обитающими на Дрейк-стрит. Женщины и карты его не интересуют. Склонности к выпивке не обнаруживает. Жизнь Сохо ему откровенно чужда, и он появляется здесь только для того, чтобы увидеться с шефом. Но должны же у него быть и другие связи! Это тот самый вопрос, который не дает мне покоя. Пока мне не удалось установить ни одной связи Ларкина. Конечно, он может поддерживать свои служебные контакты и с помощью радио. В наш век техники и микроэлектроники это не так трудно… Не так трудно, но маловероятно. В конце концов, он ведь не в тылу врага, чтобы в одиночку выходить на радиосвязь. Но чтобы добраться до его человеческих связей, мне нужно следить за ним с утра до вечера. А такая возможность совершенно исключается: я должен постоянно находиться под рукой у Дрейка на его улице и за каждое свое отсутствие давать подробные объяснения, которые, как правило, вызывают у Дрейка недоверие.
А впрочем, допустим, я узнаю, с кем связан Ларкин, что из того? Получу возможность полюбоваться, как этот тип прогуливается с другим типом. Или пьет кофе еще с одним. Или переглядывается c третьим. Один цереушник с глазу на глаз с другим цереушником. А в результате? Два цереушника — и только.
По мнению мисс Грей, не стоит пренебрегать солнечным воскресным днем — ведь в субботу шел дождь, а понедельник тоже может оказаться дождливым. Поэтому вторую половину дня мы отводим для длительной прогулки, во время которой я наконец получаю возможность увидеть настоящий Лондон, то есть ту его часть, которую принято показывать туристам.
Прогулка наша начинается с Трафальгарской площади, где Линда показывает мне колонну, воздвигнутую в честь адмирала Нельсона, достаточно большую, чтобы ее можно было увидеть и без подсказки. В отместку я спрашиваю ее, кто такой Нельсон. Она объясняет: был такой знаменитый адмирал. Тогда я интересуюсь, чем же он был знаменит, на что Линда отвечает — битвой при Трафальгаре. Естественно, что после этого я спрашиваю, чем кончилась эта битва, на что моя дама отвечает не совсем уверенно:
— По-моему, он разбил там испанский флот. А может, французский… Или оба вместе… О Питер, пожалуйста, не напоминайте мне об уроках истории.
На этом любопытство мое удовлетворено, и я рассматриваю памятник, не задавая больше вопросов, хотя этот адмирал своей фамилией напомнил мне о несчастной судьбе Бренды Нельсон. Впрочем, не думаю, чтобы она приходилась ему родственницей. И еще он навел меня на мысль об известной шахматной фигуре, которая ходит только по диагонали, — памятник отличается от нее лишь тем, что фигура адмирала слишком мала, а постамент чрезмерно высок.
Чтобы вытеснить воспоминания о кровавых событиях истории чем-нибудь более возвышенным, Линда предлагает зайти в картинную галерею, которая находится напротив памятника
Мы бродим по залам, пытаясь рассмотреть картины, забаррикадированные лысинами и дамскими шляпками. Моя дама, которая гораздо догадливее меня, вовремя спохватывается, что если мы будем и дальше топтаться в этих залах, то на пресловутую прогулку у нас не хватит сил, поэтому мы покидаем музей и идем сначала по Пел-Мел, потом поворачиваем на Сент-Джеймс-стрит, а оттуда выходим на Пикадилли, чтобы затем оказаться на Парк-лейн и полюбоваться ласкающей глаз зеленью Гайд-парка, пока зелень не уступила место золотым краскам осени.
— Ну все, я больше не могу, — объявляет мисс Грей, когда мы добираемся до Марбл-Арч. Мы усаживаемся на террасе открытого кафе и наслаждаемся свежим воздухом, редкой вещью в городе, где абсолютно все, начиная с ресторанов и кончая семейными тайнами, скрыто за холодными массивными фасадами.
Официантка в костюме небесно-голубого цвета, в котором юбка присутствует чисто символически, приносит нам по чашке двойного «эспрессо». Надо сказать, что в последние годы Лондон пережил невиданное потрясение основ традиционализма, и одним из результатов потрясения было появление «эспрессо», этой всеобщей напасти, которая не предвещает Британской империи ничего хорошего, — все это более подробно может объяснить вам мистер Оливер.
Линда, кроме кофе, получает огромную порцию мороженого, увенчанного горой взбитых сливок, что соответственно увеличивает дозу нашего отдыха.
— Почему вы не купите себе машину, Питер? Мы смогли бы выехать за город… Съездить в Оксфорд или в Страдфорд, на родину Шекспира.
— Своим вопросом, дорогая, вы затрагиваете слишком много проблем. Во-первых, я не покупаю машины, поскольку грустно знать, что она, по всей вероятности, переживет тебя. Кроме того, родина великого Шекспира интересует меня ровно столько, сколько бы Шекспира интересовала родина такой незначительной персоны, как я. Наконец, тот же вопрос я могу задать и вам.
— А мне машина ни к чему. От моего дома до «Евы» расстояние так мало, что было бы смешно пользоваться машиной. И потом, Питер, я должна экономить деньги.
— Ну да, конечно же, вы их копите. Хотя мне хорошо известно, что такое женская бережливость. Достаточно вспомнить, например, все эти шкуры, которых вы накупили, даже если они и поддельные.
— О, это же мелочи. Я купила их на распродаже. Но мне и впрямь приходится экономить.
— Мне кажется, вы слишком рано начали заботиться о старости.
Расправившись с айсбергом из сливок, Линда приступает к самой сути — мороженому и фруктам, что отнюдь не мешает ей составить в уме текст возражения:
— А до старости? Вы думаете, я смогу провести в этой «Еве» всю жизнь? Еще пара лет, и — почем я знаю? — может, даже персоналу «Евы» надоест слушать меня, тогда в один прекрасный день Дрейк заявит: «Вы пели прекрасно, дорогая, но теперь будьте любезны найти себе другое место». И мне придется перейти в очередную «Еву», более низкой категории, а дальше я буду спускаться все ниже и ниже, пока не останется последняя возможность: петь в портовых барах, где никогда не знаешь, кем тебя там считают — певицей или проституткой.