Умная толпа
Шрифт:
Согласно Уэллману, людям проще объединяться посредством многочисленных социальных сред, куда они ограниченно вовлечены, что, в свою очередь, ослабляет контроль за индивидом со стороны каждой среды и уменьшает их (сред) обязательность по отношению к благополучию индивида. Люди свободно переключаются с одной сети на другую, используя свои средства связи для выхода в нужную им сейчас общественную сеть. Это означает, что сетевой капитал — возможность пользоваться технологической сетью для связи с общественными сетями и использовать эти сети ради собственной выгоды — становится значимым в мобильном и вездесущем мире наряду с денежным и общественным капиталом. Кто знает, как получить доступ к общественному сетевому капиталу умных толп, окажется в выигрыше.
Технологии умных толп, похоже, уже меняют у некоторых ощущение места, как и восприятие времени, что можно увидеть в таких общественных местах, как тротуары, парки, площади и рынки, где все большее число физически соприсутствующих
Уэллман разделяет опасения Фортунати, что приватизация средств связи приведет к появлению общественных мест (публичных пространств), где «люди будут проходить мимо друг друга, не улыбаясь» [32]. Хаддон замечает, что более половины опрошенных в Италии, США и Германии отрицательно относятся к пользованию мобильным телефоном на людях; о подобном отношении свидетельствуют и наблюдения в Скандинавии. Хаддон связывает подобное общественное недовольство с тем, «как мобильные телефоны разрушают устроенные сферы приватности окружающих в этих публичных пространствах» [33]. Фортунати полагает, что «Двойственность присутствия/отсутствия в пространстве означает также перестройку ощущения принадлежности к месту одной из четырех классических опор чувства принадлежности (помимо принадлежности семье, стране и народу). Оно сейчас перерождается в чувство принадлежности к своей коммуникативной сети» [34]. Предположение Фортунати подтверждает наблюдение Ито Мидзуко представители токийского большепальцевого племени считают себя «присутствующими» в некоем собрании, если поддерживают связь с его участниками посредством текстинга.
Сейчас, в самом своем начале, «присутствие отсутствующих» многим представляется тревожным признаком последующего вырождения учтивости в человеческом общении. Вот что говорит об этом Фортунати:
«Каким образом искусственное общение могло потеснить общение естественное? Ответ прост. С появлением крохотного экрана мы уже перенесли свое внимание с естественного общения, начав делить его с просмотром ТВ. Поначалу мы учились разговаривать, одновременно глядя на телеэкран; позднее мы научилась отвечать на телефонный звонок, внезапно прерывая ведущийся с кем-то разговор; это есть не что иное, как отвлечение внимание с межличностного общения на виртуальную беседу, беседу на расстоянии. Раньше мы вынуждали молчать членов семьи, чтобы иметь возможность смотреть телевизионную программу; теперь мы оставляем не у дел своего живого собеседника при разговоре по мобильному телефону, придавая находящемуся неизвестно где человеку больше значения по сравнению с тем, кто находится рядом. Таким образом, начавшееся не сегодня обесценивание естественного общения позволило нам исподволь присутствовать в пространстве и как очевидцам, и как пользователям мобильной связи».
Одни критики утверждают, что электронные средства связи создали искусственный мир, где люди проводят большую часть своего времени, сверхреальный развлекательный парк; пикселей, слоганов, комедийных телесериалов, спама и рекламы, нацеленных на то, чтобы потребитель не мог устоять перед искушением и как можно щедрее раскошелился. В своей книге «Виртуальные сообщества», вышедшей в 2000 году, я писал о взглядах представителей «франкфуртской школы» — философов Адорно и Хоркхаймера, усматривавших в СМИ средство психологической манипуляции потребителем культуриндустрии, поглощающей все подлинное, прибирающей к рукам все общественное и возвращающей все это людям в виде оплачиваемых сказок [35]. Более крайнюю позицию занял Жан Бодрийяр, чье описание «гиперреального» рисует нам мир зачарованных людей, которые попросту забыли, что окружающая их среда утратила свою реальность [36]. Гиперреальная информационная среда, по представлению Бодрийяра, есть конечное воплощение капитализма, производящего желание потребления простым манипулированием имитации происходящего. Сбыт людям верований, надежд и развлечений наряду с получением прибыли усмиряет и подавляет возможное сопротивление со стороны потребителя. Немногие жизненные потребности можно обратить в товар, зато это можно проделать с бесконечным числом знаков и послушным множеством знаков-потребителей в гиперреальности.
Невольно приходит на ум Бодрийяр, когда оказываешься на Таймс-сквер* или на перекрестке Сибуя или едешь по какому-нибудь пригороду ночью, где во всех домах сквозь шторы окон пробивается голубой свет от телеэкранов. Я стал использовать слово «дезинформационно-развлекательный» около десяти лет назад для описания соединения становящихся все более зрелищными СМИ с приватизацией и перекраиванием журналистики (прессы) индустрией развлечений на свой лад [37]. Разве можно отрицать, что подобный наиболее бесстыдный подход имеет место, принимая во внимание все большее укрупнение собственности СМИ, ширящийся захват интернета торговцами, низведение журналистики до примитивного уровня компаниями индустрии развлечений, владеющими ныне сетями вещания и газетами [38]? Но многосторонние информационные среды наделяют потребителя властью, которой никогда не обладали СМИ: властью создавать, обнародовать и обсуждать свои собственные точки зрения. Аудиторией печати, радио и телевидения были потребители, а вот аудиторией Интернета стали «пользователи» — сами себе хозяева. И самый важный вопрос по поводу этой новой перемены в связке власть-знание состоит в том, подготовит ли она почву для противодействия, что удивило бы Адорно, Хоркхаймера и Бодрийяра, или же это очередной симулякр, симуляция противодействия тем, у кого на руках все «бабки».
* Часть Манхэттена на пересечении Бродвея и Седьмой авеню в районе между 42-й и 47-й улицами, где расположены многочисленные театры и кинотеатры, рестораны, отели. По праву считается одним из самых колоритных (и небезопасных) уголков Нью-Йорка.
Многосторонние информационные среды не смогут выжить, если слишком многие иждивенцы станут пользоваться открывшимся всем доступом к вниманию окружающих. По иронии судьбы демократизация предоставленных многосторонними сетями возможностей публикации способна приговорить к смерти социальное киберпространство из-за информационного мусора. Когда на пользователей услуги i-mode обрушился вал «мобильного спама», отправлявшегося на их телефоны автоматическими номеронабирателями, оператору DoCoMo для возмещения убытков пришлось выплатить огромную сумму в 217 млн долларов [39]. Отсутствие «тени будущего» создает лазейки для злоумышленников. Огромные фабрики глобальной дезинформации заинтересованы в поддержании связей со своими потребителями. Спам, классический пример трагедии общей собственности, отнимает время и внимание у всех пользователей Интернета. Те, кого личная выгода заботит больше, чем ценность времени для Сети или отдельного пользователя, рассылают коммерческие предложения, многие из которых непристойны, одновременно сотням миллионам людей. Спам нарастает, так как поощряется теми немногими недальновидными жертвами, которые откликаются на подобные предложения. Иммунная система Всемирной сети сопротивляется, и был предложен ряд законов, но технология спама, похоже, упреждает принимаемые меры. Было бы очень горько, если бы совершенствуемый механизм сотрудничества многосторонних информационных сред оказался непригодным вследствие постоянного отказа от сотрудничества.
Самой серьезной угрозой со стороны умных толп представляется угроза человеческому достоинству. Наша волшебная информационная технология, как утверждают некоторые здравомыслящие критики, воплощает лишь одну часть человеческой природы — заграбастывающую, часть, наживающуюся на использовании людей как неких винтиков. Другие критики предостерегают, что восторженное приятие наших искусственных творений, умножающих силу мускулов и расширяющих возможности мозга, способно привести к утрате биологического тела — к «постчеловеческой» эре.
Симбиоз или отторжение?
Жак Эллюль написал свою мрачную и пророческую книгу «Техника, или ставка века» (La technique ou I'enjeu du siucle) в 1954 году, когда в мире едва ли насчитывался десяток ЭВМ. Эллюль остановился на соблазнительной опасности, порожденной тогдашним образом мыслей и действий. Этот образ мыслей оправдан в отношении того, что большинство из нас полагает технологией, но она невидима и не всегда связана с физическими устройствами. Понятие техники приложимо и к сфере власти, и к изготовленным человеком предметам (artefact): «совокупность навыков, посредством которых человек использует имеющиеся ресурсы для достижения определенных значимых целей» [40]. Рабство — техника, письменность — техника, власть — техника, паровая тяга — техника. Эллюль утверждает, что ключевыми чертами техники являются рациональность, искусственность, автоматизация технического выбора, самообогащение, монизм*, универсальность и автономия. Сообщество обладателей нательных компьютеров, сотрудничающих посредством автоматизированной репутационной системы вполне соответствует данным критериям.
* Монизм (греч. monos — один-единственный) — способ рассмотрения многообразия явлений мира в свете единой основы (субстанции) всего существующего. Противоположности монизма — дуализм (признающий два независимых начала) и плюрализм (исходящий из множественности начал).
Эллюль считает, что техника занята переустройством мира и человеческих действий в нем. Он предостерегает: «Человеческую жизнь как целое не заполнить одной техникой. Там есть место для деятельности нерациональной и не поддающейся направленному упорядочиванию. Но столкновение техники с непроизвольно проявляемой деятельностью, нерациональной и не поддающейся направленному упорядочению, пагубно для такой деятельности». Эллюль вполне мог бы описывать здесь сверхсогласованную в своих действиях скандинавскую молодежь или сверхинформированные семьи Силиконовой долины; однако эти строки он писал полвека назад.