Умные парни (сборник)
Шрифт:
Но были и объективные причины невнимания (недосмотра?) СССР к атомной перспективе. В 1928 году Харитон побывал у матери в Германии. Как он вспоминает, он был поражен количеством и тоном фашисткой литературы. Профессор-фрейдист Эйтингтон, муж матери, сказал: «Это все чепуха, над ними все смеются, это просто мода. Через несколько лет все о них забудут». На Запад эмигрировало много ученых из Германии, которые принесли слухи о нацистской атомной бомбе. К тому же Запад оказался вовлеченным в войну с Германией. СССР же после подписания пакта Молотова – Риббентропа пребывал в благостном настроении, делил с Германией окрестные территории. Этот договор привел и к прекращению обмена информацией с западными физиками. (Кстати, Харитону и Зельдовичу не дали Сталинскую премию,
И все же какая-то информация до советских ученых докатывалась. В 1940 году комиссия, созданная по инициативе старейшего академика Вернадского (его сын жил в США), занялась изучением вопроса, сколько в стране запасов урана. В комиссию вошли от физиков Курчатов, Капица, Иоффе, Вавилов, Харитон. Геологи признались, что в отсутствие спроса единственный рудник закрыт, запасы урана неизвестны.
Но в 1941–1942 годах советская разведка из многих источников стала получать сведения о том, что в США и Германии в строжайшей тайне разрабатывается невиданная доселе бомба. Около полугода не доверявший всем и вся Берия не докладывал об этой информации Сталину. И все же 28 сентября 1942 года Сталин подписал распоряжение о возобновлении в СССР работ по урановой проблеме. Осенью 1942 года после беседы в правительстве Курчатов составил список участников проекта: Алиханов, Кикоин, Харитон, Зельдович. В 1943 году Курчатов предложил возглавить группу по работе над конструкцией бомбы Харитону. Тот поначалу отказывался, его захватила другая работа – минное и противотанковое оружие, которое наверняка будет использовано в войне с Германией. Но Курчатов убедил Харитона: надо думать о будущей безопасности страны и нельзя упускать время.
Но время уже было упущено. 27 ноября 1942 года Курчатов писал Молотову: «В исследованиях урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки». 30 июля 1943 года новое письмо: «Наша страна далеко позади Америки, Англии, Германии. Проблемой урана у нас занято около 50, а в Америке – около 700 научных сотрудников». Расчеты показывали, что необходимо срочно получить около 100 тонн урана, а добыть из разведанных месторождений можно было только 12 тонн за два года. И тогда СССР попросил уран у… Америки – по ленд-лизу. Генерал Гровз, чтобы Сталин не догадался, как и для чего нужен уран самой Америке, до 1945 года исправно отпускал Советскому Союзу уран огромными порциями.
Наконец Сталин, который понимал, что кадры решают всё, снимает с поста руководителя атомного проекта Молотова и назначает Берию. О его роли в создании советского атомного оружия все ученые, и Харитон в том числе, отзывались очень высоко – это был отличный для тоталитарной системы администратор. Когда по примеру генетики намечалось идеологическое избиение чуждой марксизму квантовой физики, Харитон пожаловался Берии, что это затрудняет работу над оружием. Берия вспыхнул: «Мы не позволим этим засранцам мешать вашей работе». Неоднократно Харитон добивался у Берии «прощения» кого-нибудь из идеологически проштрафившихся физиков. Берия лишь хмуро спрашивал: «Он вам очень нужен?» Но однажды Берия сказал главному конструктору: «Юлий Борисович, если бы вы знали, сколько донесли на вас!» И, помолчав, добавил: «Но я им не верю».
Поначалу с приборами было тяжело. Кварц для осциллографа купили на Тишинском рынке в Москве. Часть приборов вывезли из Германии. Но самое главное – в 1945 году в Германии после детективных поисков на кирпичном заводе удалось найти запасы солей урана. В поисках участвовали Харитон и Зельдович, которых по этому случаю обрядили в полковничью форму. Все другие склады, где тоже мог быть уран, будто по досадному совпадению разбомбили союзники.
В январе 1946 года Сталин в присутствии Берии сказал Курчатову: «Наши ученые очень скромны и иногда не замечают, что живут плохо. Наше государство сильно пострадало, но всегда можно обеспечить, чтобы несколько тысяч человек жило на славу, а несколько тысяч человек жило еще лучше, со своими дачами, чтобы человек мог отдохнуть, чтобы была машина». 9 февраля 1946 года в Большом театре Сталин произнес речь: «Я не сомневаюсь, что если мы окажем достойную помощь нашим ученым, они сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны». Затраты на науку в 1946 году стали в три раза больше, чем в 1945-м. Было объявлено о большом повышении зарплаты ученым.
Через несколько лет член Политбюро Лазарь Каганович недовольно назвал «атомные города» курортами. Но в 1946 году Сталин говорил, что атомную бомбу надо получить как можно скорее, без оглядки на затраты. У Америки бомба уже была. Взрыв над японской Хиросимой стоил жизни 120 тысячам человек…
КБ-11, объект № 550, Кремлев, Москва, центр-300, Арзамас-75, Приволжская контора, Саров, Арзамас-16 – в разные времена так называлось место, где в 1946 году было создано сверхсекретное конструкторское бюро по разработке атомного оружия. Его называли советским Лос-Аламосом, где находился подобный американский центр.
Когда-то здесь жил Серафим Саровский, один из самых почитаемых на Руси святых, был знаменитый монастырь, куда приезжал последний император Николай II с семьей. В годы войны на территории монастыря расположили небольшой оружейный завод. А в 1946 году в бывший монастырь прислали тысячи заключенных, которые ударными темпами возводили ядерный центр. Многие церкви были разрушены.
Надо «перехаритонить» Оппенгеймера – так говорили в Арзамасе. Роберт Оппенгеймер – руководитель американского атомного проекта. Харитон – научный руководитель и главный конструктор советского атомного проекта с 1946 по 1992 год. Маленького роста, невзрачный, очень худой – внешне он резко контрастировал с делом, за которым стояла огромная разрушительная мощь. Из-за непритязательной внешности с Харитоном сплошь и рядом случались забавные истории, когда несведущие секретари райкомов и провинциальные вельможи не признавали в нем главного конструктора атомного оружия. До конца 1980-х его имени не знал никто, но он был начисто лишен тщеславия и никогда не предъявлял своих чинов. С ним можно было поговорить о Гейнсборо, Гольбейне, Тернере, он радовался томику стихов Михаила Кузмина, был влюблен в Товстоногова и, измотавшись вконец, ходил на последние киносеансы, хотя досадовал, что хороших фильмов почти не встретишь…
Многие удивлялись, почему Курчатов «позвал» на Арзамас Харитона, мягкого, интеллигентного человека, который совсем не походил на начальника сталинских времен. Он был старорежимно вежлив, никогда не садился раньше другого человека, всегда подавал пальто, самым страшным словом в его устах было «чёрт!». Но Харитон обладал чертой, которая отмечалась всеми, кто знал его, и отличала его ото всех, кто работал с ним, – феноменальная ответственность. Как говорил один из наших известных физиков, такой ответственностью отличался еще только президент Академии наук Сергей Вавилов. Случайно ли, что брат Вавилова и отец Харитона погибли в тюрьмах НКВД?
Харитон наизусть знал тысячи чертежей, которые сопровождали каждое изделие центра. Он сидел в кабинете до глубокой ночи, но в 8 утра всегда был на работе. Долгие совещания по выходным были обыкновенным явлением, хотя он всегда мягко и застенчиво извинялся перед сотрудниками за очередной вызов на работу, передавал привет их женам… Он проверял каждую деталь перед испытаниями и, к примеру, лично возглавлял разработку нейтронного запала для первой бомбы. Он стал еще более въедливым, изводя сотрудников проверками, после первого отказа на испытаниях в 1954 году. Говорили, что у него совсем испортился характер. Нет, не испортился – сам того не ведая, он возвел ответственность в культ.
Рискуя впасть в недопустимый по сегодняшним временам пафос, все же надо сказать, что Харитон и все другие ученые, работавшие в атомном проекте, сознавали, что они создают не просто атомную, а потом водородную бомбу, но работают над оружием сдерживания, которое сделает невозможной одностороннее применение ядерного оружия и, значит, сохранит мир. Этими же мотивами руководствовались западные ученые, которые шли на контакт с советской разведкой. По многочисленным свидетельствам, денег за информацию они, даже Фукс, передавший СССР сведения об имплозии, не получали. В 1948 году у США было уже 56 атомных бомб. Объединенный комитет начальников штабов разработал чрезвычайную доктрину «Полумесяц», которая предусматривала «мощное воздушное нападение, использование разрушительной и психологической мощи атомного оружия против жизненно важных центров советского военного производства». Было скрупулезно подсчитано, сколько миллионов советских людей погибнет и на сколько процентов снизится промышленный потенциал СССР. Счастье, что президент Трумэн отклонил этот план.