Умный дикобраз
Шрифт:
В Талышских горах ореховые леса чернеют под синим небом. Ночью в ореховой чаще загремит иглами дикобраз, сычик крикнет на вершине дуба.
Сычик увидел, как тигр бесшумно идёт по оленьим следам. Вобрал когти, и лапы стали мягкие, как подушки. Не треснет под тигриной лапой сучок, не зашелестит сухой лист.
Арал
Я слыхал, в Аральском море так много рыбы, что, если сапог бросить на дно, а потом вытащить, бычков набьётся полный сапог.
Был май. Поезд мчался
Это не колючки, а верблюжьи горбы. Стадо верблюдов пасётся. За зиму верблюды отощали, верхушки горбов свесились набок и покачиваются.
Пустыня бурая, и шерсть верблюжья бурая, и саксаул издалека бурый.
Между шпалами на тонких стебельках цветут маки. Поезд мчится над ними — маки прижались к земле. Промчится последний вагон — опять подняли головки.
Только лепестки, сорванные вихрем, медленно опускаются на рельсы.
Чёрная собака остановилась, понюхала лепесток и… не переводя духа, бросилась догонять поезд.
Эта чёрная собака — борзая Тазы, она бежит за поездом не отставая.
Кто-то бросил в окно косточку, мелькнула промасленная бумага. Тазы на лету схватила косточку и съела.
Пассажиры выглядывают в окно, показывают на чёрную собаку пальцами:
— Посмотрите, какая тощая собака!
Они не знают, что борзая Тазы, с подтянутым животом, тонкими ногами, десятки километров пробежит в пустыне за антилопой и сайгой и не устанет.
Среди жёлтых песков блеснуло Аральское море, синее, как перо зимородка.
На станции мальчишки продают связки копчёных лещей. Окно открыли, сразу запахло рыбой.
В Аральске во дворах стоят верблюды. Над глиняными заборами одни головы верблюжьи видны и верхушки горбов. Верблюд смотрит сверху и жуёт жвачку.
Если за глиняной стеной есть верблюжонок, верблюд может плюнуть, близко не подходи. На верблюдах здесь возят саксаул на дрова.
За Аральском рыбачий стан на берегу. Верблюды, тяжело ступая, тянут невод. Над костром вода в котле кипит. Скоро будет уха из морских сазанов. Они огромные. Одного сазана еле поднимешь, а в неводе их сотни, только верблюды могут столько вытянуть.
Когда уху поели, один рыбак рассказал, как он встретил тигра в тростниковых джунглях в дельте Амударьи.
— …Лодочка в берег ткнулась, смотрю — лежит на берегу и на меня глядит, не шевелится, только кончик хвоста играет. У меня от страха волосы шапку на голове подняли. Хотел шестом лодку оттолкнуть — боязно… Так и остолбенел, не шевельнулся, пока лодку на быстрине не унесло. И сомов мне не надо — только скорее домой! С тех пор без ружья в тростники не хожу рыбачить.
А сомы в Амударье громадные. Рыбак его на спине тащит, а хвост у сома в пыли волочится. Такое чудище диких уток глотает.
На берегу под камнями сидят скорпионы, и ещё в песке нашёл я раковину окаменелую:
Раньше, очень давно, на месте пустыни было море. Если поискать, зубы акул найдёшь. Каждый зуб величиной с ладонь. Коричневый, острый и по краям зазубренный, как пила.
Вечером над пустыней, на том месте, где солнце потухло, зажёгся зелёный луч. Чёрный песчаный смерч закрутило столбом. Всё ближе, ближе несётся… Верблюды как увидели этот столб, сразу легли. А то налетит, закружит, поднимет и бросит на землю.
Всякое бывает в пустыне.
Умный дикобраз
В Туркмении на дикобразов охотятся с веником.
У входа в нору валяются дикобразьи иглы. Длинные, мягкие, как волосы, — из спины. Твёрдые, острые — из хвоста, и на песке следы.
Подошёл охотник и всё веником замёл: клочки шерсти, иглы, следы, чтобы всё было чисто, как пол в избе.
«Ну, теперь попадётся», — обрадовался охотник.
На другой день вернулся охотник к норе и видит: свежие следы пяточками назад, в нору, а рядом пяточками вперёд. Был дикобраз, да недолго, чуть свет ушёл из норы.
Подмёл охотник веником все следы, опять ровный песок.
«Ну хитёр! Всё равно от меня не уйдёт», — подумал охотник.
Пришёл охотник к норе на третий день к вечеру. Видит по следам — нет дикобраза.
Совсем недавно ушёл, песок ещё не успел подсохнуть и осыпаться на следах.
Постелил охотник свой ватный халат недалеко от норы за большим камнем, положил рядом ружьё.
Притаился охотник — дикобраз чуткий зверь. Пошевельнёшься, звякнешь ружьём — издалека услышит и не скоро вернётся в нору.
Всю ночь прождал охотник дикобраза. Под утро ветер поднялся, небо осветилось над горами, жалобно завыли шакалы. А дикобраз не пришёл.
«Не быть мне охотником, если я его не убью!» — разозлился охотник, надел халат, взял ружьё и пошёл домой.
Пока шёл по дороге, думал: «Куда он ушёл? Может быть, на бахчу за дынями? Небось на бахче все дыни обнюхал, самую сладкую выбирает. Может, в фисташковую рощу пошёл за орешками?»
Так и вернулся охотник в аул ни с чем.
А дикобраз не за дынями на бахчу ходил, не в фисташковую рощу за орешками, а в ущелье, где из скалы родник бьёт. Тонкой струйкой вода холодная из-под камня струится и пропадает в песках.
Днём от жары над горами, над песками дрожит воздух. Как стемнеет, звери бегут на водопой.
Пришёл дикобраз к водопою, а там стадо куланов пьёт воду. Напились, а за ними — антилопы-джейраны. Потом — гиена. Пьёт, пьёт — никак напиться не может.
Дикобраз в сторонке стоит, да только иглами гремит, злится: не любит дикобраз с другими зверями на водопое воду пить, брезгает.
Только дикобраз к воде подступил, вдруг куропатки-кеклики закричали: «Ке-ке-ке, ке-ке-ке!» — и улетели. Леопард пришёл.