Умный дикобраз
Шрифт:
Озеро Азас
Озеро Азас в Туве длинное и узкое. На другом берегу видна тайга. Медведь и лось переплывают озеро. Лось спасается на островах от мошки. Медведь плывёт за лосем.
Осенью рыбаки ловят сигов с жёлтой, как янтарь, икрой, сорожку — плотву и окуней. Самые крупные окуни в «окуниной» бухте. Вода в ней чёрная, на дне гнилые коряги, и окунь чёрный, крупный, на спине чешуя топорщится, как щетина у кабана. По чёрной воде на ветру кружатся золотые хвоинки лиственниц.
До Азаса выбита тропа в тайге. Кто по ней ходил, знает, что в стороне, во мхах, бьёт ледяной ключ из земли и рядом на ёлке висит берестяная кружечка.
Устал — сядь на мох, напейся и дальше иди. По дороге встретишь старый лагерь геологов. Колышки от палаток, миска гнутая, и гарь идёт чёрной полосой до самого озера. Если идти по тропе, тайга расступится и выйдешь на озеро, к избушке охотника Микина, к самому берегу.
На озере, далеко от берега, белоснежные лебеди покачиваются на волнах, только это не лебеди, а хлопья пены.
Микинская собака на людей не лает, она медвежатница. С виду страшная. Чёрная, глаза жёлтые, нос раздвоен на две половинки. Микин называет её Двустволкой. Чует собака, что страшна, и к другим собакам в посёлок не бегает — загрызут.
Когда-то охотовед пообещал настоящих лаек привезти — уши торчком, хвост кренделем. Деньги собрал на щенков, да обманул — привёз выродков: хочешь — бери, хочешь — не бери!
Микин на свою Двустволку не жалуется; только когда соболя облаивает, близко к дереву стоит — добычу драгоценную упускает. Настоящая лайка должна шагов на семь от дерева стоять, чтоб соболь был виден, куда он метнётся.
Зато Двустволка на медведя не боится ходить, хватает медведя сзади за «штаны» — длинную шерсть на лапах и сажает на землю…
Осень в этом году поздняя. В одну ночь лиственницу опалило морозом. Орлан-белохвост улетел на юг, жирные дрозды собрались в стаи, а медведи роют берлоги повыше в горах. Значит, весна будет ранняя, низины затопит в половодье. Сытый медведь сторожкий. Только ночью приходит на берег, рыбьи потроха около лодки жрёт, а днём отлёживается в горах. Между кедрами земля вытоптана, будто табун лошадей гоняли по кругу. Это медведь: то потянется во сне, то землю когтями поскребёт, то взроет. И таких лёжек у медведя много, ни за что не угадаешь, где он днём спит.
Каждую ночь против ветра медведь приходит к микинской избушке и на берегу жрёт дневной улов. Бочку разломает и рыбам головы откусит, сигов изваляет в грязи.
Мы поставили большой капкан медвежий с зубьями. Сверху на капкан навалили рыбьи головы и потаску из целого бревна привязали за капкан, чтоб зверь далеко не ушёл: бревно застрянет между деревьями, вот тогда медведь по следу да по рёву себя покажет. Только всё зря. Ночью Двустволка лаяла. Пока мы сапоги надевали и бежали до берега, медведь снизу капкан ковырнул, он и захлопнулся. Медведь спокойно рыбу съел и убежал.
Микин нашёл в горах половину лося. Медведь задрал лося, половину съел, а половину ветками завалил и сегодня придёт доедать. Пока всё не съест, он с этого места не уйдёт: будет вокруг ходить, добычу караулить.
Привязали Двустволку на цепь, чтоб медведя не спугнула, зарядили ружьё круглыми литыми пулями и пошли.
Долго шли по болотам, ноги сбили об острые камни, наконец Микин схватил меня за плечо и шепчет:
— Вон, вон там, за кустом можжевеловым!
Ничего не видно, только вороны лесные взлетели и уселись на ветки.
«Ну, — думаю, — раз вороны пируют, медведя нет». Махнул рукой, повесил ружьё на плечо. Подошли мы к можжевельнику, и… поверх куста медвежья голова показалась, здоровая, как подушка. Медведь на меня смотрит, губа отвисла, а я на медведя. Не успели мы ружья вскинуть, медведь метнулся в чащу.
— Эх ты, растяпа! — говорю я Микину.
— Да ведь вороны же…
— «Вороны, вороны»! Вот тебе и басни Крылова!
Долгий был путь назад. Он всегда долгий, когда идёшь без добычи. Вот и озеро блеснуло между деревьями. Зарядил я ружьё дробью, — может, утки плавают под берегом.
Подошёл к обрыву, поверх кустов выглядываю, и вдруг из кустов встаёт медведь: лапы на груди и на меня смотрит. Я онемел — он! Он, тот же медведь чёрный, он… а ружьё дробью заряжено. Обернулся назад и говорю Микину:
— Ваня, вот он!
А сам пальцем показываю на медведя, а Микин от удивления на такое медвежье нахальство замер.
Медведь убежал. И пусть живёт, раз он такой на… нет, не нахальный, а хитрый. Бегом бежал напрямик, чтоб наших сигов съесть, как будто знал, что Двустволка на цепи привязана.
С тех пор в посёлке Тора-Хем и во всей Тодже медведей называют «Ваня, вот он». Было это на озере Азас, из которого вытекает Большой Енисей. И я ничуть не удивляюсь, что там водятся такие удивительные звери, как этот медведь, потому что было это на озере Азас…
Топ
Мы бродили по тайге — я и собака Топ. Без собаки в тайге нельзя. Топ знал, что я его не прогоню, и совсем меня не слушался.
Топ целый день гонялся за бурундуками. Загонит бурундука на дерево и внизу сидит ждёт, когда он спустится на землю. А охотиться кто будет?
Ночью я разжёг костёр, открыл банку сгущённого молока и жду, когда закипит чайник. Вдруг морда из куста высунулась, схватила мою банку и утащила. Я вскочил — и в кусты за Топом, а он молоко разлил на землю и съел.
Вот раз мы взбирались на гору, а сверху спускалась вниз белая куропатка с птенцами. На вершине горы выпал снег, вот она и вела своих птенчиков на лесную полянку, где потеплее. Куропатка за камушками не пряталась, по открытому месту бегом пробежала, а птенцы за ней катились, как серые шарики.