Умри, ведьма!
Шрифт:
— Ручки не натрудите, графиня? — спросил Белый Маг.
— До сих пор не натруживала, — отвечала она как ни в чем не бывало.
— Даже когда мародерствовала в склепе?
— Так ты и об этом знаешь?
— Знаю. Где настоящая Энвер?
Вместо ответа она отвернулась, взяла блюдо с остатками жаркого и стала мелко крошить мясо тяжелым ножом.
— Где тело Энвер? — повторил Сайнем.
— А разве ты не думаешь, что тело Энвер — это я?
— Была такая мысль, — согласился волшебник. — Но покойники не пекут пирогов по ночам. Ни один мертвяк не подошел бы близко ни к огню, ни к железному ножу. Я могу заставить тебя пожевать
— Энвер похоронена в лесу, — отвечала она наконец. — В Шеламе. Я не хочу сейчас говорить почему. Это очень старая история, и большей половины ее я, к сожалению, не знаю. Но это не имеет отношения ни к тебе, ни ко мне.
— Может быть. Но, согласись, мне важно знать, что делает в моем замке шеламка, выдающая себя за его покойную хозяйку.
Лже-Энвер стремительно обернулась, не сумев скрыть изумления:
— Так тебе и это известно?! Кто-то тебе многое рассказал!
— Моя внешность обычно располагает людей к откровенности, — с готовностью согласился Сайнем.
— И что же ты собираешься делать? — Теперь она не смогла скрыть страха.
Сайнем пожал плечами:
— Я в сложном положении. Либо ты заворожила Карстена с Рейнхардом, либо они помогают тебе сознательно. В том и в другом случае мне будет трудно тебя выгнать. Трудно, но возможно. В конце концов, сила и закон на моей стороне. И сердце мне подсказывает, что от тебя нужно избавиться, и как можно быстрей. Однажды ты чуть меня не обманула, а это опасно. Однажды ты предала самое святое — свет животворящего Солнца ради темной власти. Я не знаю, как человек может решиться на такое. Я не понимаю тебя. Так зачем мне держать тебя рядом с собой?
— Ловко, — со вздохом согласилась ведьма.
— Но прежде чем принять решение, я хочу попытаться понять. Чем больше знаешь о противнике, тем лучше. Поэтому поведай-ка мне правду, голубка. И если твой рассказ меня успокоит, я не стану поднимать шума.
— Правду о чем?
— Как и почему ты отвернулась от Солнца. Как и почему продалась Тьме. Как и почему попала сюда. И помни, что я очень недоверчив. Если я хоть на мгновение усомнюсь в твоей искренности — я не буду рисковать.
Она совсем сникла:
— Хорошо, только дай уж я сначала с пирогами закончу, пока тесто подсыхать не начало.
— Валяй, — разрешил Сайнем.
Он еще и сам не знал, будет ли обманывать шеламку. То есть обмануть ее, конечно, придется — тут уж или он ее, или она его. Но в какой именно момент ее будет ловчее всего схватить за хвост? Послушаем, подумаем. Когда человек врет, он обычно проговаривается о таком, о чем в жизни не сказал бы, попытайся он говорить правду.
Ведьма завернула у теста края, уложила на середину порезанное жаркое, добавила несколько ложек моченой брусники из горшка, перед тем аккуратно сцедив воду, защипала тесто. Разбила яйцо, поймала половинкой скорлупки желток, обмазала пироги. Выгребла угли, лопатой выложила пироги на раскаленный под печи, закрыла заслонку. Убрала со стола, отряхнула от муки руки и фартук и уселась на стоящий у окна резной сундук. Сайнем заметил, что на ногах у нее бархатные графские туфельки с бронзовыми застежками. Сам он устроился на скамье у стола.
— Ладно, я слушаю. — И он улыбнулся шеламке самым любезным образом.
Она поежилась, влезла на сундук с ногами, прижалась спиной к заколоченному окну и начала рассказывать, стараясь не смотреть на Сайнема, слушая негромкий рокот подступившей
— Он был очень веселый…
Он был очень веселый. Самое первое трепло по всему Пришеламью. Столько всяких баек знал — казалось, на всю ночь до рассвета хватит. И добрый. То есть не добрый, конечно, но ласковый ко всем. А на самом деле — душа-потемки. Да шеламскому колдуну по-другому и нельзя. От него того все и ждут, чтобы все как у людей и в то же время все по-иному. Ты уж понимай как знаешь. Просил правду, так и кушай ее теперь, с чем хошь. Моя правда путаная выходит.
Ну вот. А колдун он был очень сильный. Наконечники стрел, ладонью не касаясь, вынимал — сама видела. Так и идет стрела сквозь мясо прямо за ладонью, как телок за матерью. Мягко идет, по старому ходу, и боли никакой. Ожог у девчонки махонькой — пузырину во всю ладонь — залечил, просто дунул на него, и все. Ну ты понимаешь, как к нему бабы липли. Ну и лес, понятно, знал как никто. Это уж опять же положено. Всегда говорил сразу, где чужан искать, и хоть бы раз ошибся. Словом, цены ему не было.
Так я и говорю, что бабы к нему липли. Он и не отказывался — с чего? Своей жены у него не было, да и быть не могло. А мужик, будь он хоть сто раз колдун, по-другому жить не может. Ну и конечно, если в крепостях и ворчали про его гульбу, так по-тихому и не при нем. Потому что от бабы не убудет, а его, если пальцем тронешь, так тебе же твои же соседи так накостыляют, что до смерти будешь свою жадность вспоминать. Там все знали, скольких Клайм от смерти спас, ну и помалкивали, если что.
Ну а мне ж любопытно! Куда все, туда и я. Стала перед ним хвостом крутить. Он, конечно, поначалу юлил: чужая жена — одно, а единственная десятникова дочка — совсем другое дело выходит. Но я очень старалась. Ну и слюбились потихоньку.
Сейчас-то я уже знаю, как он меня берег. Хочешь верь, хочешь нет, но про наши с ним гулянки никто не знал. Ну а тогда я думала, что он нарочно меня на людях сторонится — и дулась, конечно. Что взять — дура молодая! Ну и скучала сильно — он к нам редко захаживал.
Ну так вот, однажды я услыхала, что он неподалеку, в соседней крепости, собирается с тамошними ребятами большую чужанскую банду ловить. Ты уж не обижайся, но сам знаешь — жизнь наша такая. Если кто с гор к нам с добром приходит, то мы со всем уважением. Ну а грабителям — и вашим, и нашим — спуску не даем. Справедливо ведь? Вот то-то. Ладно, значит, услыхала я, что до моего любезного почти что рукой подать. Нашла какую-то оказию — и полетела туда. А он вроде как мне не очень рад был. Ну и разругались вдрызг. Это дело вечером было, ему уезжать уже пора, все собрались. Он мне сунул платок — вытри, мол, сопли и убирайся утром, откуда пришла. А сам на коня. Платок, кстати, чужой рукой вышит был, но это я уже потом поняла, когда неважно стало.
В общем, уехали. А еще до рассвета его привезли. С чужанским копьем в горле. Видать, силач был чужанин — крепко вошло, сквозь горло, сквозь позвонки — кончик со спины вышел. А он не умирает. Как же ему умереть, если он Силу еще не отдал! Так уж им, колдунам, положено… Древко они, конечно, обломали, а вытянуть совсем копье боятся. За него потянешь, тут он Силу-то тебе и передаст. Устал уже небось мучиться. Это все разом сообразили и — разошлись. Ну знаешь, как бывает. Вроде все тут стоят, а вроде, и нет никого. Подойти не решаются. Ну и… Ладно, что дальше было, сам догадаешься…