Un'estranea/Чужая
Шрифт:
Беатриче достала из шкатулки, обитой шёлком внутри, веер с перламутровыми пластинками, расписанными замысловатыми рисунками из античной мифологии.
– В эпоху барокко веер считался настоящей роскошью, – озвучила Маша своё единственное знание.
– К тому же был оружием флирта. Девиц не выпускали в свет, пока они не освоят помимо прочих наук, искусство обращения с веером. С его помощью кокетничали, – произнесла графиня таким тоном, будто читала лекцию в университете.
Беатриче раскрыла кружевное опахало и спрятала породистое
– Либо же давали понять, что приятной беседы не получится, – старая графиня резко захлопнула веер, который в её руках казался жезлом полководца.
Она держалась уверенно и гордо, будто блистала на светском рауте.
– Если продать все эти вещи, можно безбедно жить очень долго, – заявила Аллегра, не понимая, почему старая графиня так упорно цеплялась за прошлое. – Или накормить обездоленных.
– Богатство нашей семьи, прежде всего в истории рода, – высокомерно промолвила Беатриче.
– История и вещи – вот что осталось, – всплеснула руками Аллегра.
– Где твои манеры? – возмутилась графиня Беатриче.
Больше всего бабушка Спинелли любила брюзжать. Особый повод не требовался. Достаточно плохого настроения. С появлением обожаемого, но своевольного сына, причин будет в избытке.
Графиня положила безделушку обратно в шкатулку и заперла замок маленьким серебряным ключиком. Потом откинулась на спинку кресла и простонала:
– Сегодня мне совсем нездоровится. Суставы ломит.
Она приложила холёную белую ладонь к морщинистому лбу и страдальчески закрыла глаза. От излишней влажности у жителей Венеции часто болят суставы.
– Иногда она бывает совершенно несносной, – прошептала тётя Аллегра. – Пойдём, посмотрим, что ещё прячется в этом доме.
Они покинули гостиную, оставив Адриано и Беатриче наедине. Им было что обсудить, ведь они не виделись восемь лет. В последний раз Адриано приезжал в Венецию на похороны отца.
– Бабушка не рада видеть нас, – пробормотала Маша.
– Просто она зависима от своего настроя. Сейчас она грустная, а к вечеру будет смеяться.
Они шли по широкому протяжённому коридору. Маше показалось, что она попала в волшебное Зазеркалье. В таком с виду небольшом палаццо помещались длинные переходы. Украшением служили старинные гобелены, приобретённые ещё прадедушкой Габриэлем Спинелли. На изысканных картинах с вплетением золотых нитей изображены морские мотивы или панорамы Венеции. Но особенно выделялись библейские истории.
– Кто-то фанат Библии? – поинтересовалась Маша.
– Габриэль – мой дедушка, твой прадедушка был очень набожным. Он был ярым католиком. Малышкой, я постоянно заставала его за молитвой.
– А бабушка тоже религиозна?
– Нет, она скорее стервозна, – закатив глаза, вздохнула Аллегра.
Аллегра общалась с людьми легко, к любому знала подход. Она собирала вокруг себя свиту. Многие пользовались её добротой и позже обрывали связи с ней. Люди разочаровывали её, и всё же она продолжала замечать в них положительные качества. Аллегра была оптимисткой, но с приличной долей скепсиса взирала на мир. Маша не привыкла к такому непринуждённому тону, она всегда вела себя скованно даже с близкими.
– Хуже неё только отец, – как заговорщица подмигнула тётушка.
– А каким был дедушка Бартоломео? – спросила Маша и робко улыбнулась.
Однажды она встречалась с Бартоломео Спинелли. Маша запомнила его строгий голос, который произносил итальянские фразы. Девочка не понимала смысла незнакомых слов, однако воспринимала интонацию. Запомнились его сильные руки и улыбка, прятавшаяся в белоснежных усах.
– Ты очень на него похожа, – промолвила Аллегра. – Внешне.
Племянница ещё не успела проявить себя, но Аллегра полагала, что помимо сходства обликов обнаружит ещё и сходство характеров.
– Правда, и чем же?
– С виду многим. Те же проницательные, выхватывающие самую суть, глаза; цвет волос и даже профиль. Он был очень строгим, сдержанным, презирал слабость и лень. Я немного побаивалась его, хотя он редко повышал голос, – Аллегра задумчиво смотрела вдаль, воскрешая в памяти образ отца. – Его настроение читалось по взгляду.
Мария очень хотела встретиться с дедом. Его незримый дух витал в этом доме, всюду чувствовалось влияние Бартоломео. Дизайн он разрабатывал сам, изредка советуясь с супругой. Над лестницей, что вела к спальням, висел парадный портрет Бартоломео Спинелли. Он считался представительным мужчиной с гармоничными чертами лица. Истинный потомок римских патрициев. Подняв голову, Маша глядела на изображение дедушки.
– Когда он пребывал в прекрасном настроении, из него можно было верёвки вить. Однако это случалось нечасто. Он почти не проявлял свои чувства, как и мать, впрочем, – с сожалением вздохнула Аллегра.
– Разве папа не такой, как дедушка?
– Между ними были натянутые отношения.
Маша удивлённо поглядела на тётю.
– Папа никогда не рассказывал об этом.
– Ты не знаешь многих вещей, – рассмеявшись, проговорила Аллегра.
Когда-то Адриано Спинелли стремился быть диаметральной противоположностью отца.
– Например? – полюбопытствовала Маша.
– Он отрастил длинные волосы. Бартоломео Спинелли был против, чтобы его сын носил такую причёску.
Маша скромно рассмеялась, представив отца с хвостиком.
– Дедушка, наверное, очень злился на папу?
– Он привязал Адриано к стулу и побрил налысо, – вспомнив это, Аллегра расхохоталась.
– Жёстко. Но ведь у всех есть право на самовыражение, – с подростковым максимализмом заявила Маша.
– Твой папа умел самовыражаться! В юности он бунтовал, даже уходил из дома, бродяжничал.