Унаги с маком или Змее-Week
Шрифт:
– Деньги, что ли? – перевел Нестор. – Деньги – это Дракон?
– Деньги не могут быть Драконом! – зло сказал Кир. – Драконом может быть только Дракон. Рожденный Дракон. Деньги – это мертворожденный Дракон. Имитация драконьей мощи, созданная иерофантами. Мы называем его Деньгон.
Нестор, несмотря на жуткое окружение и обстоятельства, невольно прыснул. Наверное, это был нервный порыв.
– Деньгон?
– Да! Да! Да! – отчаянно закивал Кир. – Но от этого он не перестает быть неуничтожимым.
В это время на поле боя ситуация ухудшилась совсем. Чудовище разбрасывало
Кир устало потянулся, глянул на свое полусгнившее от прикосновения какого-то городского мага бедро, виновато глянул на Нестора.
– Надеюсь, – сказал он тихо, – ты понимаешь, мой юный падаван, что у нас нет выбора?
Нестор кивнул. Он знал, что нужно идти вперед, туда, где гибли Наги и где сейчас погибнут они.
– Доставай свою салфетку, – сказал Нестору Кир. – Давай утрем ему морду.
Нестор выжал сцепление и подал газу. Кир перевоплотился в пурпурного Нага и выжидательно замер рядом. Взяв салфетку с синим, чуть расплывшимся оттиском, по окружности которого значилось мелкими синими буквами: «Семен Немирович Волх», а в центре – с короткой поперечной надписью: «ВРАЧ» в правую руку, Нестор обернул ею ручку газа и сделал несколько движений, пробуя мощь двигателя. Кивнул в последний раз Наставнику. И рванул в пасть Деньгона. Пурпурный маг заскользил рядом.
Чудовище как будто ждало их. Раскидав, как назойливых мух, досаждавших ему Нагов-«силовиков», оно взревело и мерной поступью направилось в сторону двух ничтожных по сравнению с ним фигурок: отчаянного мотоциклиста и огромной пурпурной змеи.
Сблизились они в считанные мгновенья – и вот уже неимоверная лапа затмила небо над головами Нестора и Кира. Нестор выбросил вперед руку с салфеткой. Салфетка вспыхнула маленьким солнцем…
Весь подсолнечный мир вдруг утратил полутона. Он стал белым по правую руку от Нестора и черным – по левую. Распался на Саттва и Тамас. Действие, Раджас, исчезло. Замерло время, застыли все, кто был на поле битвы – истерзанные Наги, паучьи полулюди, торсионные вихри, Деньгон тоже замер с поднятой лапой…
И вдруг над полем затихающим голосом Феи пронеслось… Или эти слова слышал только Нестор?
– Прощай, глупенький. Ты всегда был глупеньким…
И все снова ожило. Между черным и белым цветами вклинился серый. А потом мир снова стал солнечным сверху и мрачным снизу. Деньгон крутился за хвостом, как побитая собака. Он сметал все в своем диком вращении: и чужих, и своих – всех втаптывал в ядовитую грязь. Но он не был ранен. Он был зол. Страшно зол. Взревев, он встал на задние лапы и расправил крылья, на мгновение сотворив ночь. Потом вновь рухнул на передние, подняв целую волну черной жижи. А потом посмотрел на своих обидчиков. Посмотрел недобро. Даже не угрожающе – карающе. Потом он разверз уста и молвил:
– «Наг» на древнеегипетском – добыча, пленник. Выбирайте.
«Ничего себе методический день!» – почему-то подумал Нестор.
По полю шел ребенок. Нестор где-то уже видел этого мальчика. В парке, у минигольфа! Да, это был тот же самый пацан, трогательно похожий на Гекельберри Финна. Такой же чумазый, такой же грязный, такой же разлохмаченный. И в руках он так же, как тогда, нес дохлую кошку. За хвост. Тушка кошки висела оскаленной мордочкой вниз. Малец шел прямо к Деньгону, к его огромной хищной морде.
Остановившись в нескольких метрах от пасти чудовища, ребенок покрутил дохлую кошку, как будто мешал суп в кастрюле.
– Что, шавка, голодный? – тихо спросил мальчик у нависшей над ним громады. – Вот и мою кошку такой же шавка сгрыз. Тоже, собака, голодный был.
Парень звук «г» выговаривал гортанно, глубоко. Филологи называют такое произношение фрикативным.
– Моя кошка, – констатировал пацан. – Хорошая была. Добрая.
Все это ребенок говорил глядя не на чудовище, а на тушку животного в руке. И вот только теперь он поднял глаза на разинутую над ним пасть.
– Шо, собака, тоже голодный? – как-то даже участливо спросил он. – Так на, жри! – и ткнул дохлую кошку в морду Деньгону. – Мне не жалко. Даром, пес. Жри!
И чудовище осело черной лужей. Превратилось в грязь. Не стало его. Не было. И вместе с Деньгоном в черную грязь превратились и паукообразные городские маги, и вихри бессмысленной информации. На поле остались только Наги, живые, раненые и мертвые, и мальчик. Мальчик постоял немного, глядя на дело рук (или слов?) своих, потом повернулся и так же, не спеша, направился мимо других Нагов к Нестору. Остановился рядом, заглянул в глаза.
– Привет, – просто сказал он.
– Привет, – ответил Нестор.
Кир как-то уважительно (что Нестора удивило) молчал во время их диалога.
– Я понял, – сказал мальчик. – Это была не твоя собака.
– Не моя, – согласился Нестор.
– Если еще раз встретишь – накормишь ее? – спросил мальчик и наклонил голову набок.
– Накормлю, – с готовностью согласился Нестор.
– Мне пора, – сказал мальчик и направился в сторону апокалиптической галереи.
Пройдя метров пятьдесят, он остановился и поманил Нестора рукой. Нестор подошел. За это время парень нашел в грязи палку и поднял ее свободной чумазой рукой.
– Знаешь, в чем беда этой Взвеси? – спросил он у Нестора.
Нестор отрицательно покачал головой.
– Беда этой Взвеси в том, – сказал мальчик, – что Pendragon (он написал палкой в грязи «Pendragon») – это не Великий Дракон, а всего лишь Penis Dragon (и он написал палкой в грязи «Penis Dragon»).
Над полем боя раздавались стоны. Кто-то из Нагов читал нараспев:
– …Не могу перечислить всех, что погибли в пылающем огне. Среди этих змеев были семиглавые, двуглавые, а были и о пяти головах. Этих ужасных существ, чей яд был столь же губителен, как пожар всеразрушения, приносили в жертву сотнями тысяч. Все они обладали огромной силой и были такой громадной величины, что, когда поднимались на хвостах, напоминали горные вершины. Некоторые из них достигали длины в целую йоджану, а некоторые даже и в две йоджаны. Они могли принимать различные облики и переноситься, куда пожелают, а их ужасный яд мог спалять, как пылающее пламя. Но и они обрели свою смерть в этом великом жертвоприношении…