Унесенные магией
Шрифт:
— Я переведу ей твое предложение, — с хищным оскалом парировал я и расплылся в довольной улыбке, глядя, как Молин отшатнулся.
— Тогда нам придется танцевать без его рассказов. — Наконец-то в голосе Баина промелькнули какие-то чувства. — Нарив ему язык за такие слова вырвет, засушит и будет носить его как кулон.
— Что-то я слишком часто слышу свое имя…
За всеми этими шутками я совершенно забыл, что женщина стоит совсем рядом и если не понимает смысла нашего разговора, то уж свое имя разобрать должна.
Молин и Баин тут же затихли,
— Это мы делимся планами на будущее. Когда вернемся домой. — Я посмотрел на Нарив и улыбнулся как можно дружелюбнее.
— Да? Судя по тому, сколько раз я услышала свое имя, мне в этих ваших планах отведена немалая роль?
— Да мы тут шутим…
Из щекотливой ситуации меня, а возможно, и Молина, спас десятник. И за это я простил ему пинок.
— Тащите сюда этих гнома и мямлю! Алин, будешь переводить… — Когда привели наших пленников, Ламил встал перед ними, уперев руки в бока. — Вы свободны. Пойдете вперед и передадите командиру того отряда, который преграждает нам путь, что мы не хотим войны. Поняли? Мы пришли с миром и хотим лишь пройти через горы на север.
Я перевел его слова и для верности переспросил, запомнили ли Брумгум и Карола их. Оба кивнули: вначале гном, а после — с некоторой задержкой — Карола.
— Они поняли, — повернулся я к десятнику.
— Отведи их к десятку Кролана и пусть убираются, — распорядился Ламил. — Потом — мигом назад и в строй! Спать сегодня не придется.
Пленники, поняв, что их отпускают, мгновенно ожили. Карола даже будто стал выше ростом — выпрямился и поглядывал вокруг с таким видом, словно он находится не посреди чужой, может, вражеской армии, а… Даже не знаю где. Примерно так поглядывали по сторонам имперские легионеры, иногда появлявшиеся в Агиле. Даже не верится, что еще совсем недавно он всем своим видом не вызывал никаких чувств, кроме жалости. Я провел Брумгума и Каролу к нашему передовому отряду, хлопнул по плечу одного из солдат, стоявших в шеренге и загораживающих проход. Тот, оглянувшись, без лишних слов потеснился, открыв небольшую щель между щитами. Видимо, приказ отпустить пленников был здесь уже известен.
— Бывайте! — попрощался я, указывая бывшим пленникам на путь к свободе.
Проход снова закрылся, и гном с мямлей исчезли из вида, скрывшись за рядом солдат. Я вернулся к своему десятку. Здесь уже вовсю разоряется Ламил.
— …Поэтому я еще раз повторяю: если какой-то олух уснет до того, как я отдам приказ, он у меня год копать сортиры будет! — Заметив, что я вернулся, десятник, к облегчению остальных, перенес свое внимание на меня. — Ушли?
— Да, господин десятник! — Я быстро встал на свое место, чуть потеснив Молина.
Ламил кивнул и снова куда-то убежал.
— Стоять нам так до конца этой стражи, — тихо, хотя Ламила поблизости уже не было, ввел меня в курс дела Молин. — Ламил говорит, что будем ждать здесь в полной готовности, пока или не начнется бой, или не начнутся переговоры.
— А если начнутся переговоры, то будем так же ждать их окончания. — Баин судорожно зевнул. — В любом случае о том, чтоб поспать подольше, можно и не мечтать.
— Я уже забыл, что такое вообще это «поспать подольше». — Зевок оказался заразительным, и моя челюсть хрустнула так, словно кто-то наступил на сухую ветку.
— Тебе, наверное, вообще поспать не придется. — Молин толкнул меня в бок. — Так что не зевай!
— Это почему? — удивился я.
— Потому что, когда начнутся переговоры и мы будем сладко спать, ты будешь переводить для капитана.
— А потом расскажешь нам, о чем там речь шла! — подключился Баин.
— Во сне увидишь, о чем там речь шла! — Настроение мое резко испортилось, а спать захотелось еще больше.
Друзья конечно же оказались правы. Меня вызвали к капитану, как раз когда я уже совсем уверился в том, что до рассвета никаких переговоров не будет. Пришлось, подавляя, наверное, тысячный зевок, следовать за посыльным.
Причиной, по которой меня позвали, был конечно же парламентер. Его я увидел, как только протолкался сквозь небольшую толпу, собравшуюся сразу за спинами десятка, перекрывающего расщелину, проскользнул сквозь стену щитов и оказался рядом с капитаном. Посланник стоял чуть более чем в десяти шагах от стены щитов. Просто темный силуэт в гордом одиночестве, без белого флага или каких-либо других атрибутов, указывающих на его мирные намерения. Может, у них здесь не знают, что такое белый флаг? Или это не переговорщик, а, скажем, он так вызывает нас на бой один на один? Вдруг у них так принято?
— Может, Нарив позвать? — спросил я у Ламила, который со скучающим видом очищает ножом небольшой камешек от светящегося мха. — Она все же местная…
— Эту сумасшедшую? — Десятник зло отбросил камень в сторону и вытер нож о рукав. — Чтоб она набросилась на посланника, как на того гнома?
— Таких, как Нарив, насколько я понял, здесь не любят, — тихо сказал Седой. — Так что на этих переговорах мы лучше без нее обойдемся. Пошли уже, а то гость заждался.
Мы подошли к стоящей неподвижно фигуре и остановились в паре шагов от нее. Нашим гостем оказался высокий, тощий как жердь мужчина с огромной, впору гному, бородой. Вот честное слово, если бы не рост, то я никогда не поверил бы, что передо мной человек! Одет он все в ту же кольчугу, которая, похоже, здесь — обычное дело для воина. На голове — небольшой круглый шлем. Даже скорее не шлем, а металлическая шапочка. Ни оружия, ни щита при нашем госте не видно. Когда мы остановились, он коротко поклонился.
— Карола и Брумгум передали нам ваши слова, — не представившись, произнес он. — Мы хотим знать — кто вы, откуда здесь появились и что вам нужно в Гиблых землях.
Я исправно перевел все сказанное, заслужив удивленный взгляд посланника.
— Перед тем как отвечать на такие вопросы, — с ленцой, словно это не он только что опасался, что Нарив может испортить переговоры, сказал Седой, — неплохо было бы знать — кто спрашивает. Переводи точно, как я сказал.