Уничтожь меня
Шрифт:
пленке, и еще раньше, прежде чем я говорил ей что-то, я исследовал кое-что другое.
У меня были собственные намерения и мотивы.
Я сочинил историю, в которой якобы буду использовать ее в качестве оружия, и
накормил ею отца; мне нужен был доступ к ней, чтобы лучше изучить ее файлы. Это был
фарс, и я должен был поддерживать его перед солдатами и камерами, которые следили за
мной. Я не приводил ее на базу, чтобы пользоваться ее способностью. И, конечно же, я не
ожидал, что влюблюсь в нее
Но все эти истины и мои настоящие мотивы были похоронены вместе со мной. Я
падаю на жесткую кровать. Хлопаю рукой по лбу и скольжу ею по лицу. Я бы никогда не
посылал Кента быть с ней, если бы так не торопился быть с ней сам. Каждое действие, что
я сделал, было ошибочным. Каждое потраченное усилие оказалось провальным. Я только
хотел посмотреть на то, как она взаимодействует с кем-то. Я просто подумал, что если она
другая, если она разрушит все мои ожидания, но она все равно способна на нормальную
беседу. Но я сходил с ума, когда наблюдал ее разговор с кем-то. Я ревновал. Смешно. Мне
хотелось, чтобы она знала меня, чтобы она говорила со мной. И я почувствовал это тогда:
то странное, необъяснимое чувство, словно она единственный человек во всем мире,
который волнует меня.
Я заставляю себя сесть. Кидаю взгляд на блокнот, сжатый в руке.
Я потерял ее.
Она ненавидит меня.
Она ненавидит меня, а я отвергаю ее, и, возможно, я больше никогда ее не увижу – это
мое собственное решение. Этот блокнот, возможно, все, что осталось у меня от нее. Моя
рука все еще на обложке, заставляя меня открыть блокнот и найти ее; даже если на
короткое время, пусть даже на бумаге. Но часть меня также боится. Это может
закончиться не совсем хорошо. Это может быть не то, что мне хотелось бы увидеть. И да
помогут мне силы, если это окажется своего рода дневник, где описаны ее чувства к
Кенту. Тогда я просто выброшусь из окна.
Я ударяю кулаком по лбу. Мне нужно успокоиться и перевести дыхание.
Наконец, я открываю его. Глаза скользят по первой странице.
И только тогда я начал понимать ценность того, что я нашел.
Я продолжаю думать, что мне необходимо оставаться спокойной, что все это в
моей голове, что все будет прекрасно, и вот кто-то сейчас откроет дверь и позволит
мне покинуть это место. Я все время думаю, что это должно произойти, но такие вещи
не происходят. Этого не случается. Люди не забыли, какого это. Они не отказались от
этого.
Этого не происходит.
Мое
все еще дрожат, когда я пишу это. Эта ручка – мой единственный выход, мой
единственный голос, потому что у меня нет больше никого, с кем бы я могла поговорить,
нет сознания, потому что мое собственное тонет, а все спасательные шлюпки заняты,
а моя жизнь разбита, и я не знаю, как плавать, я не умею плавать, я не могу плавать, и
это становится так тяжело. Становится невыносимо сложно. Это как миллион
пойманных вскриков внутри меня, но я должна держать их при себе, потому что нет
смысла кричать, если ты не будешь услышан и никто не услышит тебя здесь. Никто
никогда больше не услышит меня снова.
Я научилась смотреть на вещи.
Стены. Мои руки. Трещины на стенах. Линии моих пальцев. Оттенки серого бетона.
Форма моих ногтей. Я выбираю одну вещь и смотрю на нее часами. Я храню время в
своей голове подсчетами секунд. Я держу дни в своей голове, записывая их. Сегодня
второй день. Сегодня день под номером два. Сегодня день.
Сегодня.
Здесь так холодно. Здесь настолько холодно, что я мерзну.
Пожалуйста пожалуйста пожалуйста.
Я захлопываю блокнот.
Я дрожу снова, и на этот раз не могу унять этот озноб. На этот раз потрясение идет из
глубины моей души, с глубоким осознанием того, что я держу в своих руках. Этот журнал
не о ее времени, проведенном здесь. Это не имеет никакого отношения ко мне, или к
Кенту, или к кому-либо еще. Этот журнал – о тех днях, которые она провела в изоляции.
И вдруг этот маленький, потрепанный блокнот стал значить для меня больше, чем что-
либо, чем когда-либо я владел.
Глава 10
Я даже не понимаю, как мне удается так быстро вернуться в комнату. Все, что я знаю,
это как я запер дверь своей спальни, открыл дверь кабинета, чтобы запереться там внутри,
и теперь сижу здесь, за моим столом, среди раскинутых бумаг и конфиденциальных
материалов, что встретились мне на пути, смотря на изуродованную обложку того, что я