Уничтожь меня
Шрифт:
так боюсь читать. В этом блокноте есть настолько что-то личное; выглядит так, словно
там связанные между собой самые одинокие чувства и наиболее уязвимые моменты
жизни одного человека. То, что лежит на этих страницах, она писала в течение самых
мрачных времен ее семнадцати лет, и я собираюсь получить то, что так всегда хотел.
Заглянуть в ее мысли.
И хотя меня убивают ожидания, я также четко осознаю, какие могут быть неприятные
последствия. И неожиданно становлюсь неуверенным,
менее, я делаю это. Я определенно должен это сделать.
Поэтому я открываю эту книгу и переворачиваю следующую страницу. День третий.
Я начала кричать сегодня.
Эти четыре слова пронзают меня сильнее, чем любая другая физическая боль.
Моя грудь поднимается и опускается, дыхание затруднено. Я должен заставить себя
читать дальше.
Вскоре я понимаю, что на страницах нет никакого порядка. Она, кажется, немного
сместилась в самом начале написания, и уже в конце блокнота стало понятно, что места
больше нет. Она писала на полях, над другими параграфами крошечным и почти
неразборчивым шрифтом. Есть числа, которые нацарапанные на протяжении всего,
некоторые даже повторяются снова и снова, и снова. Некоторые написанные слова
переписаны заново, обведены в круг или перечеркнуты. И почти на каждой странице есть
предложения и абзацы, которые полностью перечеркнуты.
Это полнейший хаос.
Мое сердце сжимается при малейшем осознании, что это доказательства того, что она,
возможно, испытывала. Я предположил, что она страдала все это время, запертая в
темных, ужасающих условиях. И видя это, мне хотелось оказаться не правым.
А сейчас, когда я стараюсь читать все в хронологическом порядке, мне не удается
понять ее способ нумерации страниц; систему нумерации, что создала она, сможет
расшифровать только она сама. Я могу только просмотреть книгу и прочитать кусочки,
которые наиболее понятно написанные.
Мои глаза застывают на определенном моменте.
Это странно – никогда не знать мир. Знать, что не зависимо от того, куда вы
идете, убежища просто нет. Эта угроза боли всегда будет сопровождаться шепотом.
Я не чувствую безопасности, запертая в четырех стенах, я никогда не была в
безопасности, когда меня оставляли дома и не чувствовала ее на протяжении
четырнадцати лет, когда я жила дома. Убежище убивает людей каждый день, мир уже
испытывает страх ко мне, как и мой дом, где отец запирал меня в моей комнате
каждую ночь,
меня растить.
Она всегда говорила, что это из-за моего лица.
Она говорила, что было что-то в моем лице, чего она не могла выдержать. Что-то
было в моих глазах, что, когда я смотрела на нее, меня словно и не существовало. Она
всегда говорила мне перестать смотреть на нее. Всегда кричала из-за этого. Как будто
я могла напасть на нее. Она кричала, чтобы я перестала смотреть на нее. Кричала, что
я обязана больше не смотреть на нее.
Однажды, она поместила мою руку в огонь.
Она говорила, что это для того, чтобы увидеть будет она гореть, или нет. Увидеть
– обычная ли это рука.
Тогда мне было шесть лет.
Я помню это, потому что это был мой день рождения.
Я опрокидываю блокнот на пол.
Моментально оказываюсь в вертикальном положении, пытаясь успокоить свое сердце.
Пробегаю руками по волосам, останавливая их у самых корней. Эти слова слишком
близки мне, слишком знакомы. История ребенка, который подвергается насилию со
стороны родителей. Запертый и выброшенный. Это слишком близко к моим мыслям.
Я никогда не читал ничего подобного. Я никогда не читал подобного, что
непосредственно обращается к моим внутренностям. И я понимаю, что не должен. Я
понимаю, что это, так или иначе, не поможет, не научит меня ничему, не даст мне
подсказку, где она могла бы сейчас быть. Я уже понимаю, что чтение этого сделает меня
еще более сумасшедшим.
Но я не могу удержаться и вновь тянусь к ее блокноту.
Я повернул его и снова открыл.
Действительно ли я уже сошла с ума?
Произошло ли это уже?
Как я узнаю?
Мой интерком кричит так внезапно, отчего я спотыкаюсь о собственное кресло и
оказываюсь возле стены, позади моего стола. Мои руки не перестают дрожать; лоб покрыт
капельками пота. Моя перевязанная рука внезапно стала гореть, а ноги стали слишком
слабыми, чтобы устоять на них. Я должен сосредоточиться, поскольку принимаю
входящее сообщение.
– Что? – требую я.