Уничтоженный Кремль

Михайлов Константин

Девяносто лет.

Примерно так, с небольшими отклонениями от нашего воображаемого пути, построена эта книга. Девяносто лет назад, в последнем предреволюционном 1916 году, такую экскурсию мы могли бы предпринять на самом деле. Впрочем, вряд ли. Любой кремлевский служитель, которому мы, заброшенные в прошлое машиной времени, предложили бы подобную экскурсионную программу, искренне удивился бы: почему именно так, почему именно эти здания? А если бы мы ему объяснили, что хотим внимательно осмотреть именно те кремлевские памятники, которые через несколько лет начнут разрушать до основания, он просто принял бы нас за сумасшедших.

— Взорвут Чудов монастырь? Разрушат Николаевский дворец? Разберут храм Спаса на Бору, чтобы сделать пристройку с буфетами и туалетами? И гробы цариц

вытащат из Вознесенского собора? И Сухареву башню, и Красные ворота, и Симонов монастырь пустят в расход? И снесут в Москве триста шестьдесят восемь храмов? Да полно, господа, что вы такое городите? Что, вся Россия сойдет с ума? Или иноплеменная орда нас захватит? Как вы сказали, Россией через два года будет править помощник присяжного поверенного из Симбирска? А потом недоучившийся грузинский семинарист? Да бросьте, что за сказки!

…Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Как правило, самую страшную.

Тогда считать мы стали раны…

Насколько богаче и разнообразнее был до 1917 года кремлевский ансамбль, надеюсь, уже понятно. Петр Паламарчук, автор фундаментального исследования о московских храмах «Сорок сороков», подсчитал, что к 1917 году в Московском Кремле существовал 31 храм с 51 престолом. Из них разрушено 17 церквей с 25 престолами, в том числе «оба монастыря, древнейшая по основанию церковь города в честь Рождества Иоанна Предтечи на Бору, древнейшее из сохранившихся к 1917 году зданий Москвы — собор Спаса Преображения на Бору».

На планах Кремля начала XX века можно различить 54 сооружения, стоявшие внутри кремлевских стен (считая отдельно каждую теремную церковь, каждую самостоятельную часть комплекса Большого Кремлевского дворца). Более половины из этого списка — 28 зданий — уже не существуют. И это в Кремле, который занесен в списки ЮНЕСКО и считается эталоном сохранения и реставрации памятников старины!

План Кремля из картографического атласа Москвы А. Хотева. 1852.

Как выглядит в этом отношении Кремль на фоне остальной России, чье культурное наследие, в отличие от кремлевского, и ныне тает на глазах?

К началу XXI века Россия сохранила жалкие остатки своего наследства старины. Более 80 тысяч памятников истории и культуры, официально состоящих в РФ на государственной охране, — цифра внушительная, если не знать масштабы потерь за целый век. Две волны погромов дворянских усадеб — в 1905-м и 1917–1918 годах. Две волны массовых сносов храмов и монастырей — в 1920–1930-х и в 1960-х годах. Безжалостная по отношению к старине (за малым исключением) реконструкция исторических городов — с 1930-х по сей день. Плюс то, что развалилось или сгорело, простояв бесхозным десятки лет. Плюс уничтоженное в ходе чересчур принципиальных реставраций и варварских «реконструкций», когда подлинный исторический памятник частично или полностью исчезал, заменяясь «новодельной» копией.

Точной статистики утрат культурного наследия России за прошедший век не существует. Приблизительные подсчеты позволяют почувствовать масштаб потерь. Погибло или превращено в руины 25–30 тысяч церквей и соборов, около 500 монастырей, не менее 50 тысяч ценных городских зданий, около 2 тысяч усадеб. Погибли сотни тысяч предметов прикладного искусства, десятки тысяч художественных живописных произведений, фресок, росписей, не менее 20 миллионов икон. Из 130 выдающихся памятников деревянной архитектуры Русского Севера, описанных в специальной монографии 1940-х годов, к 1986 году существовало лишь 38.

Более точные сведения имеются об утратах Москвы. В ней, согласно скрупулезным подсчетам историка С. Н. Бурина, с 1917-го до 1989 года снесено 368 храмов. В 1940 году специальная комиссия Академии Архитектуры СССР подвела итоги предвоенной реконструкции города: с 1917-го по 1940 год «уничтожено 50 процентов архитектурно-исторических памятников национальной архитектуры». По самым скромным, неполным подсчетам, в советское время в Москве разрушено около 700 памятников архитектуры и около 3 тысяч зданий исторической застройки. Согласно официальным данным, преданным гласности на Всесоюзном совещании по вопросам охраны памятников культуры 1988 года, в 1950–1980-е годы в Москве было снесено 2200 исторически ценных зданий, в том числе с 1976 года — 805. В 1976–1990 годах, согласно официальным документам, Комиссия по вопросам сохранения зданий в исторических районах Москвы рассматривала вопрос о сносе 2575 зданий, разрешила снос 1360. Этот печальный процесс с размахом продолжается в наши дни — «реконструкция» города ежегодно пожирает десятки старинных домов и особняков, на месте которых воздвигаются доходные офисы, торгово-развлекательные комплексы и элитное жилье. Среди погибшего в 1991–2006 годах — несколько палат XVII века, дворянские особняки XVIII–XIX столетий, дома, связанные с именами Пушкина и Сухово-Кобылина, А. Островского и Есенина, И. Ильфа и А. Тарковского, здания, построенные Баженовым, Казаковым, Шехтелем… Но это отдельная тема. Кремль, к счастью, вандализм 1990-х почти не затронул.

С ним расправились гораздо раньше.

Жертвы творчества

Наверное, можно отыскать конкретные причины исчезновения каждого из тысяч исторических памятников, погибших в России в XX веке, в том числе кремлевских. Но есть одна общая причина. Ее сформулировал несколько лет назад в беседе с автором этих строк доктор искусствоведения, директор Государственного института искусствознания А. И. Комеч: главное условие сохранности культурного наследия — желание властей и граждан его сохранить. Если памятник погиб — значит, этого желания не было, значит, сохранность объекта наследия не была категорическим императивом для властей, архитекторов и реформаторов. Уничтожение памятника культуры ради решения транспортных, жилищных, хозяйственных, социальных, идеологических и иных проблем есть не что иное, как нежелание искать компромисс между нуждами современности и ценностями культурной и духовной истории народа, которая, конечно же, является не менее важным элементом той самой современности, ради коей приносится в жертву.

Вышеописанная «причина нежелания» пронизывает историю всех сносов, утрат и вандализмов России последнего века (и Кремля, разумеется). Но откуда берется это нежелание? Позволим себе старинную цитату из рукописи человека, который заплатил за охрану памятников собственной свободой и жизнью.

«Русская революция… позволяет на основе разрушений и вандализмов построить целый психико-социальный этюд. Страсть к разрушениям на известной ступени развития есть, в сущности, не что иное, как творчество со знаком минус… Как и во всяком творчестве, в нем наблюдается желание проявить себя, причем с наибольшим эффектом и по линии наименьшего сопротивления. Характерно, что такое творчество не продиктовано соображениями материального характера. Разрушение ради разрушения соответствует идее „искусства для искусства“… „Отрицательное“ творчество обросло хищничеством, величайшим обогащением и стремлением рассчитаться с „проклятым прошлым“. И в результате слияния этих трех элементов, как в некоем химическом соединении, произошел тот взрыв, от которого запылали дворцы и дома с колоннами, рухнули церкви, загорелись костры с книгами, старинной мебелью».

Алексей Николаевич Греч, председатель Общества изучения русской усадьбы, написал эти строки в 1930-е годы, в лагере на Соловках. Кажется, что они несколько устарели, что объясняют лишь вандализм первых послереволюционных лет. Но это только на первый взгляд. Свидетель гибели старой культуры и ее памятников, Греч подметил крайне важную связь разрушения и творчества. «Отрицательное» творчество со временем оттеснялось на задний план «созидательным», но суть оставалась та же: ценности, связанные с прошлым, легко приносились в жертву творчеству нового. Социальному, культурному, архитектурному, идеологическому. История Москвы и XX столетия, и начала XXI века, к сожалению, богата примерами неравной борьбы «творцов» и хранителей наследия.