Универмаг
Шрифт:
Фиртич испытывал удовлетворение. В то же время он мучительно соображал, как начать разговор, из-за которого приехал...
– Молодцы. Оставили позади выставочный коэффициент? — вычитал Барамзин.
– Да. Почти на три десятых процента, — рассеянно ответил Фиртич.
Это было серьезным достижением. Оно позволяло на тех же площадях разместить гораздо больше товара. И при лучших обзоре и доступности. Показатель, улучшение которого дается с большим трудом.
– Что же вы так сидите, Константин Петрович? — поднял глаза Барамзин. — Лучше я вам дам один документик, ознакомьтесь. Когда-то вы советовали мне выбросить его в мусорный ящик. Я, старый осел, вас не послушал... Извините, здесь копия. Такая же копия,
Фиртич усмехнулся. Неймется этим правдоискателям... Он не ощущал волнения. Спокойствие, как второе дыхание, пришло к нему, мысль работала в деловом направлении.
– У меня лежит этот документ. Уже около двух месяцев, — дерзко произнес Фиртич. — Причем оригинал.
Барамзин помедлил, потом проговорил глуховато, с подчеркнуто жесткой интонацией:
– У меня такое чувство, что вы намерены обвинять управление, Константин Петрович?
– Намерен. Не будь у меня страха и неуверенности в благоприятном исходе главного дела, — Фиртич ткнул пальцем в бумаги с результатами работы скандинавов, — я бы...
– Страха? — перебил Барамзин.
– Страха. Если бы всплыла история с липовыми успехами Универмага...
– Это разные вопросы, Фиртич, — раздраженно оборвал Барамзин.
– Разные. Но их легко объединить. Даже вопреки вашему желанию, Кирилл Макарович. Поднялся бы шум. Вас обвинили бы в покровительстве очковтирателям... Я не настолько наивен, Кирилл Макарович, я понимал, что совет выбросить бумаги в мусорный ящик вы не воспримете всерьез. Просто вы дали мне время...
– А что вы думали, Фиртич?! Такое упущение вам сойдет с рук? Помолчите! Теперь я буду говорить. Возьмите свои индульгенции. — Он протянул Фиртичу бумаги. — И победителей судят! На каждый поклон — отдельная свечка, Фиртич... Я назначил вас директором «Олимпа», веря в ваши способности. И сейчас в них верю. Так что речь не о том, чтобы сменить вас на этой должности. — Помолчав, Барамзин добавил: — Но реабилитироваться вы должны. Реабилитироваться! Доказать, что не зря мы вам доверили такое дело?
Управляющий сложил бумаги в папку и встал.
– Кстати, вы лично знакомы с кем-нибудь из руководства Второй обувной фабрики?
Фиртич был уверен: в управлении уже знают о том, что происходит в Универмаге. Но чтобы его подозревали в подобных махинациях?! Фиртич покраснел. Не от стыда. Он привык к тому, что его всегда могут обвинить в любой подлости. За од ното, что он относится к семейству торгашей. Его уже нельзя обидеть недоверием, у него иммунитет против такого рода обид... Что же ответить своему начальнику? «Извините, но на сей раз все обошлось без махинаций с моей стороны. Я не знаю никого со Второй обувной фабрики. Обращайтесь с этим к заведующей обувным отделом, а я на сей раз чист!»... Фиртич молчал, поджав губы. На крепком лице обозначились острые скулы.
– Я никого не знаю на этой фабрике, — проговорил Фиртич сухо. — И не хочу никаких компромиссных решений. Все будет сделано в соответствии с законом. На этот раз!.. Что касается банка, он готов повременить с санкциями. Но ему нужны гарантии.
– Гарантии будут, я направлю письмо, — кивнул Барамзин. — Видите, Константин Петрович, не всех обуял страх... А вот что делать с этими молодцами со Второй обувной? Ими заинтересовались соответствующие органы... Но «повезло» ребятам — погиб начальник сбыта: напился и шагнул в окно. Теперь все ему подвесят.
Фиртич посмотрел в широкое окно. Вдали уже загорелись холодным неоном буквы, составляющие название Универмага...
Пора уходить. Но чувство недоговоренности продолжало тревожить.
– Что касается этого письма... — Фиртич обернулся и бросил взгляд на папку, что лежала на столе. — Я готов нести всю ответственность. И перед вами и в министерстве...
– Не нужно,
Фиртич недоуменно взглянул на управляющего.
– Приходил ваш главный бухгалтер... Точнее, бывший главный бухгалтер... Михаил Януарьевич оставил заявление об уходе.
– То есть как? — растерянно проговорил Фиртич.— Заявление? И почему вам?
– Имеет право. Его должность — номенклатура управления... Я подписал. Можете оформлять.
– Подписали? И не пытались его уговорить!
– Уговаривал. Не согласился Михаил Януарьевич. Ссылается на болезнь.
– Да он здоров как бык, — бормотал Фиртич. — Он нас с вами уложит на лопатки, я знаю.
Фиртич был растерян, подавлен, убит...
...
Первый звонок домой Лисовскому он сделал еще из приемной управляющего. Никто не отозвался. Следующий звонок последовал по телефону-автомату из гардеробной управления. И вновь долгие сигналы вызова. Досада и нетерпение лихорадили Фиртича... Какой же смысл ехать сейчас в Лисовскому, если никого нет дома? И он решил отправиться в Универмаг.
Конечно, главбух виноват как никто. Но сейчас он не имеет права оставлять Фиртича... Ох старый дурень! На амбразуру бросился, а о Фиртиче не подумал. Нет, подумал. Иначе бы не вышел на управляющего. Презирает он Фиртича, даже разговаривать не хочет. «Ну и черт с тобой, презирай сколько угодно. Но — работай! Время покажет, прав ты или нет со своим презрением. А пока — работай. Я на колени перед тобой встану, только работай...»
Дежурным по закрытию Универмага сегодня вечером был начальник планового отдела Франц Федорович Корш. Он сидел в приемной и что-то писал. Увидев директора, Корш вежливо поздоровался. Фиртич раздумывал: сказать Коршу об уходе Лисовского или погодить? Нет, не надо, рано еще трезвонить...
В эти вечерние часы кабинет был полон особой тишины. Не скрипел паркет под ногами сотрудников, не дребезжал телефон. А главное, не давил груз множества безотлагательных решений...
Сняв пальто, Фиртич подсел к столу. Из-за последних событий заключительное совещание со скандинавами пришлось перенести на завтра. В целом мнение Фиртича склонялось в их пользу. Но некоторые пункты требовали увязки. Работы часа на два, не больше. Еще надо подготовиться к завтрашнему партактиву. Вот где его пропесочат за банкротство. Завотделом торговли горкома Лукин не промолчит. Был бы у Фиртича толковый парторг, чтобы мог разговаривать с Лукиным! Но разве на этого Пасечного можно положиться? Сидеть бы ему на своем москательном складе... А ведь поначалу радовался, что Пасечный в его дела не вмешивается. И дорадовался. Парторг сейчас телевизор дома смотрит, а директор разрывается на части. Конечно, Фиртич сам виноват в этом. Как необходим ему деятельный, энергичный помощник. Впрочем, до перевыборного собрания осталось немного...
Злость, неуемная злость переполняла его сердце. Он изворачивается, рискует добрым именем — и все ради этого молоха, Универмага. Унижается, юлит, приспосабливается. Вот Кузнецов может купить всех, кого захочет. Он и «арчисонов» вместе со скандинавами купит, за свой счет отделает ресторан и будет доить в свой подойник. Ведь убедил он кого-то в своем тресте, что бар «Кузнечик» необходим городу. Чем убедил? Чем?! И все у него получается. А на Фиртича как на чудака смотрит. И на Лисовского... В какое-то мгновение Фиртич пожалел, что удар на себя принял Лисовский. Дошло бы дело до Госконтроля — он бы тогда высказался. Обо всем, о чем передумано. Он бы заставил себя выслушать! Чтобы поняли, сколько нелепостей в торговом деле. Как в этой круговой обезличке подчас гибнут хорошая идея, свежая мысль, да и просто порядочность, элементарная человеческая порядочность... И его поймут, не могут не понять. Поймут, даже если осудят...