University. Повести
Шрифт:
Когда он вышел из кабинета Бубновой, каждый из них сказал в адрес другого одно из двух слов, которыми министр иностранных дел смог дать исчерпывающую оценку не только в конкретном случае, но и показал, как используя небольшое количество слов можно объемно охарактеризовать человека или ситуацию. Ректору и проректору, как имеющим очень высокий уровень подготовки, для оценки друг друга хватило по одному слову каждому, при этом Оксана Александровна использовала слово «дебил».
…Поговорить с Горбуньковым Акакий Мардариевич решил в столовой, где его кормили в отдельном
– Акакий Мардариевич, вы, разумеется, чем-то похожи на Николая Петровича… – начал Горбуньков.
– Правда, он крутой был! – довольно усмехнулся Акакий Мардариевич, не ожидавший комплимента от того, кто привык говорить все что думает в глаза.
– Похожи, но есть некоторые отличия, – невозмутимо между тем продолжил доцент. – Он был очень умный, а вы не очень, он двадцать докторов и кандидатов наук подготовил, а вы ни одного, он заслуженный деятель науки России, а вы почетный работник сельского хозяйства Мухославского района, он больше монографий написал, чем вы кляуз…
– Нет, ты что-то не то говоришь, давай лучше про сходства! – недовольно прервал его ректор.
– Здесь могу успокоить: сходств больше. Он ходил в костюме, и вы в костюме. Он носил галстук, и вы носите. Он не умел его сам завязывать, и вы не умеете. Он сидел в этом кабинете, и вы в нем сидите. Он был седой, и вы седой…
Неудивительно, что Иванов не любил Горбунькова, особенно после этой дурацкой оды, которая как назло оказалась настолько запоминающейся, что плотно засела в его памяти. «Что же такое «ода»? – мучительно думал ректор. – Наверное, он имел в виду «мода». И на этом успокоился.
… Первым делом Акакий Мардариевич налил себе и Семен Семеновичу по стограммовой рюмке из бутылки с белкой, и заявил:
– По первой не закусывая и до дна!
И тут же подал личный пример того, как должны решаться подобные вопросы.
– Уж больно белка похабна, – посетовал было Горбуньков, но махнул рукой, выпил рюмку и спросил: – А чего без закуски-то? Жаба что ли тебя заела, аль обеднел? У меня есть сто рублей в кармане, можем купить по салатику и два кусочка хлеба.
– Сейчас все принесут, не переживай! – недовольно махнул рукой ректор, и зав.производством Любовь Петровна в этот самый момент внесла поднос, на котором были седедка, два вида салата, хлеб и колбаса.
– Солянку скоро приносить? – поинтересовалась она.
– Солянка не горит, а вот за водкой пошли кого-нибудь. Пока две бутылки, – ответил ей Иванов. – А то нам, понимаешь, пить нечего.
Они выпили второй раз по сто грамм, и оказалось, что ректор фактически прав.
– Не очень я здесь люблю есть, – сказал Горбуньков. – Помню захожу зачем-то к этой Любовь Петровне, а она солянку варит. Открывает банку с оливками, и штук десять у нее на пол упали. Она, даже меня не стесняясь, в пригорошню их собрала, и в кастрюлю бросила…
– Ну и чего такого? Они там прокипятятся, все продезинфицированно! – удивился ректор. – Нет, Люба тетка хорошая. Борис Николаевич ее очень любил. Он к ней и домой в гости захаживал. Она еще жаловалась ему, что зять у нее негодяй. Дело в том, что кот у нее в качестве туалета использовал раковину на кухне. И зять, увидев это как-то, перестал у нее есть. Глядите какой принц!
– А Борис Николаевич ел? – поперхнулся Горбуньков.
– Конечно, ел, и с большой радостью. А что ему кот? От них ведь вреда нет от котов-то…
– Понятно…
Любовь Петровна междутем принесла две бутылки водки и солянку, и разговор стал более оживленным.
– У них тут несколько лет назад свары были большие. Коллектив бабский, чего с них спрашивать. Борис Николаевич их собрал и говорит: если прямо сказать – будет грубо, поэтому расскажу вам анекдот. Английский лорд просыпается от шума под окном. «Что случилось?» – спрашивает слугу. «Проститутки бастуют», – отвечает тот. «Но разве я не дал им вчера сто долларов за себя и пятьдесят за тебя?» «Дали». «Так чем они не довольны?» – и для того, чтобы объяснить чем они недовольны ректор использовал тоже многофункциональное слово, которым дал характеристику Бубновой.
– А что же дамочки на это? – заинтересованно спросил Горбуньков.
– А это вот самое интересное. Любовь Петровна ему на это и скажи: «А мы всем довольны!»
– Действительно, заслуживающая уважения женщина, – кивнул головой Горбуньков и выпил шестую стограммовую рюмку.
– Надо еще за бутылкой послать, да пусть второе приносят, – деловито сказал Акакий Мардариевич. – А тебя как дела?
– Да все ничего. Тут вот я не очень хорошо повел себя недавно…
– А чего случилось?
– Да вот, заместитель губернатора предложил мне войти в состав областной делегации, которая поедет в Совет Федерации на чествование памяти одного из поэтов, который жил в нашем крае. И мэр при этом присутствовал.
– А ты?
– А я возьми и скажи: чем покойников собирать лучше пришли бы ко мне на творческую встречу. Пока живой. А то ведь у нас как у русских: умрет человек и начинают причитать: «Ой какой был хороший, да распрекрасный!» А что толку говорить-то? Он умер уже! Скажите пока жив.
– Они обиделись?
– Вида не подали.
– А чего же расстроился?
– Да поэт тот правда хороший был. Молодой пацан, в войну погиб, только тетрадки после него и остались.
– Ладно, что теперь делать: сказал и сказал. Давай лучше еще выпьем!
…Когда Семен Семенович вернулся в этот день домой, последней его мыслью перед тем как заснуть была: «А ректор оказывается хороший мужик!»
…А Акакий Мардариевич пошел к себе в кабинет.
– Чего вылупилась? – спросил он Марфу Васильевну, которая привыкла видеть его пьяным, но не настолько же. – Самое подходящее состояние, чтобы подписывать документы! – И, внезапно подойдя к ней, обнял и пропел: