Унтовое войско
Шрифт:
«Ты не подумай чего… я пошутил тут, так… Сбрешешь хорунжему… Я скажу, что ты меня подбивал, а я отказался. Шиворот-навыворот все выйдет. Будь посмиреннее! Слышь? Мне поверят, а не тебе. Я богат, у меня все, а у тебя ничего!»
Не испугался Ванюшка Лапаногова, но потом подумал-подумал и ничего не сказал хорунжему. «Не время затевать тут всю эту канитель, — решил он. — Придем на Шилку, поглядим…»
Убугуну вечером стало хуже. Он подозвал к себе Кудеярова, разжал с усилием сухие запекшиеся губы:
— О чем-то я хотел спросить тебя… — повернулся
Ночью он опять позвал Кудеярова.
— Не забыл ведь, а! — слабо выкрикнул он. — Не забыл, о чем хотел спросить… Да-а… Хотел спросить… — Голос его стал тише.
Кудеяров наклонился к самому лицу умиравшего, с трудом разбирал хрупкую, прерывающуюся вязь слов.
— Сидейку-то сделал… как Бестужев показывал? — спрашивал Убугун.
— Сделал, — оторопело ответил Кудеяров. — Сделал, как же. «Боже мой, — подумал он. — Боже мой… надо же…»
— Мертвому мне глаза закрой, а то новые покойники будут.
Это были его последние слова.
Глава вторая
Зимой, готовясь к отъезду в Сибирь, Муравьев писал Карсакову:
«В Петербурге мне говорили с великим неудовольствием, что наши каторжные бегут вовсю, и по частным слухам в последний год бежало рваной ноздри до тысячи человек. Эти сплетни на руку врагам моим. Они злословят, что зря, мол, горных рабочих заверстали в казаки, на заводах-де некому работать.
Подготовь точные списки о беглецах. И помни, что беглецы у тебя на душе, ибо твои казаки их караулят, и увеличение числа беглых падает прямо на дурной караул.
Да и с заводским начальством будь порасторопнее. Стань посредником между ними и мною. По родственным нашим отношениям тебе легко заставить их бояться себя. По свойственной же тебе благосклонности они несомненно будут любить тебя, а по основательности твоей — уважать. Общее требование для них, заводских: добывать побольше золота и уменьшить расходы.
Наблюдение за благосостоянием рабочих по заводам принадлежит тебе, губернатору военному, по общим законам. Но особенно принадлежит тебе надзор за ссыльнокаторжными.
Известно ли тебе, что бродягам повсюду покровительствуют крестьяне, коим выгодно употреблять тех бродяг у себя в хозяйстве. В заимках по лесам беглые всегда находили хлеб, соль, старую одежонку. Верхнеудинский исправник Беклемишев давал мне знать, что у него есть деревни, где бродяги могут жить без опаски… сеять хлеб и даже жениться. Никто их не выдает. Кое-где они уже построили для себя небольшие деревеньки.
Когда на Амур везли осадные орудия, верхнеудинские власти призывали беглых на помощь, и те сотнями выходили из лесов, помогали волочь пушки, и полиция не спрашивала ни у кого вида на жительство. Беклемишев прикидывался Михайлом Ничегонезнайкиным…
Но с тем попустительством пора и кончать. Чтобы воспрепятствовать побегам каторжников, не пора ли им класть клейма на лбу и на щеках и дать право тунгусам и бурятам стрелять в беглых?
Отпиши, что у вас слышно о Китае.
Постарайся убедить любителей легкой войны с китайцами, что ее не будет, а что если зачнем драться, то — с англичанами и насмерть.
В Петербурге я твержу великому князю, что ты со временем заступить должен на мое место. Следует тебе себя готовить, а лучший способ — это опыт, лучше опыта ничего иметь нельзя. Дело амурское никто надежнее тебя не поведет».
Всего лишь год прошел, как Муравьеву удалось убедить Александра II снабдить его, генерал-губернатора, всеми правами на ведение переговоров с китайцами. Нессельроде был посрамлен… И вот теперь опять подножка Муравьеву. Это уж от нового министра иностранных дел… Петербург надумал послать в Китай адмирала Путятина полномочным представителем правительства.
Что же Муравьеву — снова ехать в Петербург, доказывать, что он дело знает лучше? Снова убеждать царя, что с китайцами он, генерал-губернатор, сумел поставить себя так, что они его сильно побаиваются и, видя в нем распорядителя крайне энергичного, а в случае необходимости готового решиться на все, боятся его прогневать и часто помимо своего желания соглашаются с его доводами? Нет уж, хватит с него! Он махнул на все рукой и отдал приказ Карсакову готовить на всякий случай два отряда вторжения.
— Посольство Путятина ничего не даст, — заявил он Карсакову. — От ургинского амбаня-манджура получил я письмо нашему посольству. Дурно то, что никто в Петербурге не думает о возможности отказа китайцев в проезде посольства через Ургу и о том, что после того делать с китайцами. Видимо, уж мне думать за всех.
— Ваше превосходительство, — отвечал Карсаков. — Нынче же осенью я готов открыть действия двумя отрядами. Один — на Ургу, а другой — на Хайлар с форсированием Аргуни.
— Эти путятины — ей-ей! — доведут нас до войны, — загорячился Муравьев. — Да и китайские правители тоже хороши! За себя я очень сердит на китайцев. Они заставляют меня приносить самые чувствительные жертвы своими глупыми хитростями, а потом молчанием своим. Богдыхан весьма часто меняет правителей в пограничных областях. Не успеешь к одному амбаню присмотреться, глядь, новый едет.
— Боятся, что старый уже подкуплен. — Карсаков улыбнулся. — Взяточничество у них процветает.
Муравьев снова заговорил о миссии Путятина.
— Адмирал нашел неудобным заселение левого берега казаками, — сказал Карсаков. — Он считает, что это вредно отразится на его переговорах.
— Все они одним миром мазаны. Англоманы… Готовы утопить дело рук моей жизни. Во имя успеха его, Путятина, переговоров извольте уйти с Амура! Каково, а? Сколь хитро, столь и глупо. Допер до геркулесовых столбов. А еще адмирал… Да его ургинские амбани не пропустят. Поверь мне, Мишенька, вот увидишь! Не-ет, я нынче же сяду за пасьянс.