Уплыть за закат (с илл)
Шрифт:
Приходя играть в шахматы с отцом, а потом и с Вудро, мистер Бронсон мог видеть меня почти каждый день. Он вызвался быть помощником командира нашего церковного скаутского отряда, привез домой Брайана младшего и Джорджа после скаутского слета в пятницу вечером и договорился с Брайаном младшим, что завтра заедет за ним и поучит его водить машину. (У мистера Бронсона был шикарный "форд-ландолет", сверкающий и красивый.) В следующую субботу мы повезли пятерых старших на пикник – они были так же очарованы мистером Бронсоном, как и я. Кэрол потом созналась мне:
"Мама,
Я не стала ей говорить, что чувствую то же самое.
Через неделю мистер Бронсон повел Вудро на утренник в Ипподром-театр – смотреть знаменитого иллюзиониста Терстона. (Я бы с удовольствием пошла с ними – обожаю магию, но при отце не осмелилась и заикнуться.) Когда мистер Бронсон вернулся с заснувшим у него на руках Вудро, я со спокойной душой пригласила его в дом – отец стоял рядом, и все было вполне законно.
Мистер Бронсон ни разу во время нашего странного романа не был у нас дома в отсутствие отца.
Однажды, когда мистер Бронсон привез Брайана младшего с урока вождения, я пригласила его к чаю. Он спросил, дома ли отец, и, узнав, что нет, тут же вспомнил о какой-то важной встрече. Мужчины ведут себя более робко, чем женщины – по крайней мере те, кого я знала.
Брайан приехал домой в воскресенье первого апреля, а отец в тот же день ненадолго уехал в Сент-Луис – думаю, чтоб повидаться с матерью, хотя он не сказал зачем. Я предпочла бы, чтобы он остался дома, тогда мы с Брайаном могли бы совершить небольшую прогулку в никуда – дед присмотрел бы за выводком, а Нэнси сготовила бы что-нибудь.
Но я никому об этом не сказала, потому что детям так же хотелось побыть со своим отцом, как мне – затащить его в постель. А потом – у нас ведь больше не было автомобиля. Перед отъездом Брайан продал "Эль Рео Гранде".
– Мо, – сказал он, – в прошлом году, когда я уезжал в апреле, ехать в Платтбург на машине имело смысл, и "рео" был мне там очень кстати. Но дурак я буду, если вздумаю ехать из Канзас-Сити до штата Нью-Йорк в феврале. В апреле меня и то три раза вытаскивали из грязи – в феврале это было бы невозможно. Кроме того, – добавил Брайни со своей теддирузвельтовской улыбочкой, – я собираюсь купить нам десятиместную машину. Или одиннадцатиместную. Постараемся насчет одиннадцатого?
Мы постарались насчет одиннадцатого, но выбить чек нам в тот раз не удалось. Брайни уехал в Платтбург на поезде, пообещав, когда вернется, купить самую большую машину, какая есть – на семь пассажиров – и, может быть, на этот раз закрытую? Семиместный "лексингтон-седан", например? Или "мармон"? Или "пирс-эрроу"? Подумай над этим, дорогая.
Я не слишком задумалась, зная, что, когда придет время, Брайан выберет сам. Но меня радовало, что у нас будет машина побольше.
Пятиместная тесновата для семьи в десять человек (или в одиннадцать, если получилось).
Так что, когда Брайан вернулся домой первого апреля семнадцатого года, мы с ним остались дома и занялись любовью в постели. В конце концов совсем не обязательно делать это
В ту ночь, когда мы уже утомились, но спать еще не хотелось, я спросила:
– Когда тебе нужно обратно в Платтбург, любовь моя? – Он так долго не отвечал, что я добавила: – Или это нескромный вопрос? С девяносто седьмого года прошло столько времени, что я позабыла, о чем можно спрашивать, а о чем нет.
– Спрашивай о чем хочешь, дорогая моя. Кое на что я не могу ответить – или потому, что это секрет, или, еще вероятнее, потому, что лейтенантам не так уж много известно. Но сейчас я тебе отвечу. Не думаю, что вернусь обратно в Платтбург. Даже уверен, что не вернусь, и потому забрал оттуда все, даже зубную щетку.
Я молчала.
– Хочешь знать почему?
– Ты сам скажешь, если захочешь. И если сможешь.
– Ишь какая покладистая. Ты что, лишена элементарного бабьего любопытства?
(Нет, не лишена, дорогой мой, – но вытяну из тебя больше, если не буду его проявлять.) – Ну скажи – почему?
– Так вот, в газетах могут писать что угодно, но так называемая "нота Циммермана" <перехваченная английской разведкой секретная директива статс-секретаря Циммермана германскому посланнику в Мексике, в которой предлагалось начать переговоры с мексиканским правительством о заключении военного союза с Германией против США>– подлинный факт. Нам не удастся больше сохранять свой нейтралитет – и месяца не продержимся. Вопрос вот в чем: будем мы посылать еще войска на мексиканскую границу? Или пошлем армию в Европу? Будем мы ждать, когда Мексика нападет на нас, или сами объявим ей войну? Или сначала объявим войну кайзеру? И если да, то осмелимся ли повернуться к Мексике спиной?
– Неужели дело настолько плохо?
– Многое зависит от президента Каррансы. Да, дело труба. Я уже получил мобилизационное предписание. Придет телеграмма – и все, я на службе и отправляюсь на свой мобилизационный пункт… не в Платтбург. – Он потянулся ко мне. – Забудь про войну и подумай обо мне, миссис Мак-Гилликади.
– Да, Кларенс.
Пропев куплеты из "Дочки старого Райли", Брайан сказал:
– Ну что ж, неплохо, миссис Мак. Вы, я вижу, практиковались.
– Куда там, миленький, отец с меня глаз не спускал. Он считает, что я нехорошая женщина и сплю с другими мужчинами.
– Вот чепуха! Разве ж ты даешь им уснуть? Да никогда. Я скажу ему.
– Не трудись – отец составил мнение обо мне, когда мы с тобой еще не встретились. А как там платтбургские девочки? Аппетитные? Шустрые?
– Зенобия, мне больно в этом признаваться, но… видишь ли… у меня ни одной не было. Ни единой.
– Но Кларенс!
– Лапушка, они меня там доконали. Полевые учения, занятия и лекции днем, шесть дней в неделю, и учебные тревоги по воскресеньям. Вечером снова занятия и больше уроков, чем можно одолеть. Валишься спать около полуночи, а в шесть уже подъем. Пощупай мои ребра, как я отощал. Эй! Это не ребро!