Управляя пустотой. Размывание западной демократии
Шрифт:
В новом столетии падение продолжилось. Как уже отмечалось, на парламентских выборах 2001 года в Великобритании был отмечен самый низкий уровень явки за все время существования всеобщего избирательного права. Парламентские выборы 2002 года во Франции и Ирландии были также отмечены рекордно низким уровнем явки, и если Ирландия смогла восстановить показатели к 2007 году, то следующие выборы во Франции собрали на участках всего 60,4 %. Рекордно низкий уровень участия был также зарегистрирован в 2008 году в Италии, в 2001 году в Норвегии, в 2002 году в Португалии и в 2000 году в Испании. Довольно близко к историческому минимуму явки подошла Греция в 2000-м, Швейцария в 2003-м, Австрия в 2006-м и Финляндия в 2007 году. Вопрос о причинах сохранения этой тенденции остается открытым, и мы к нему еще вернемся. Причиной может быть как смена поколений, так и унылость политической дискуссии. В данный момент наиболее важным наблюдением является однонаправленность и повсеместность снижения явки, которая становится отличным индикатором ослабления избирательного процесса.
Еще один способ увидеть картину целиком, возможно, покажется более убедительным. Показатели изменения явки несколько напоминают изменения климата: изменения не обязательно происходят скачкообразно и линейно. Более того, кому-то изменение уровня явки может показаться недостаточным для фиксации уклонения и отстранения. Как и в измерении климатических изменений, важность незначительной или неявной тенденции может быть недооценена или даже оспорена. Одним из способов, используемых климатологами для решения этой проблемы, является не фиксация тенденции как таковой, но исследование паттернов, заметных по времени и частоте пиковых значений. Это на самом деле довольно простой и интуитивно понятный подход к измерению. Так, например, Фил Джонс и Андерс Моберг (Jones and Moberg, 2003) привели четкие доказательства глобального потепления, отметив, что самым теплым десятилетием за последнее время стали 90-е годы ХХ века, а рекордно высокие температуры фиксировались сначала в 1998, а затем в 2001 году. Начиная с 1990 года температура воздуха восемь раз обновляла максимумы, хотя в отдельные годы (1992, 1993 и 1994) она была не намного выше, чем в конце 1970-х. Другими словами, паттерн обычно очевиден, даже если тенденция не является однонаправленной.
По этой причине степень изменения уровня явки – и других показателей массового политического поведения – часто недооценивается. Хотя тенденция к снижению уровня участия в выборах пока не просматривается явно, рекордно низкие уровни явки достигаются все чаще и во все большем числе стран. Как видно из табл. 1[а], в которой для каждой из пятнадцати европейских демократий приведены три года с наиболее низким уровнем явки, почти четыре пятых из них приходятся на последние два десятилетия. Другими словами, в 1990–2000-е годы рекордно низкой была не только средняя за десятилетие явка, но и явка по конкретным годам в подавляющем большинстве западноевропейских демократий. Два выделяющихся исключения – Дания и Швеция, где, похоже, по стечению обстоятельств самая низкая явка пришлась на 1950-е годы. Помимо этих случаев, исключением оказываются выборы с низкой явкой в 1960-х и 1970-х годах в Бельгии и два случая выборов с низкой явкой в 1980-х годах во Франции и Люксембурге. Оставшиеся 35 дат приходятся на 1990–2000-е годы. Другими словами, какими бы незначительными ни были сдвиги в общей явке, наблюдения раскладываются на несколько примечательных кластеров (см. табл. 2[б]). В самом деле, этот паттерн заметен также в новых южных европейских демократиях: три рекорда самой низкой явки в поставторитарной Греции пришлись на 1996, 2000 и 2007 годы, в Португалии – на 1999, 2002 и 2005 годы, в Испании – на 1989 и 2000 годы (третий рекорд был в 1979 году). Так же, как и в устойчивых демократиях, более поздние выборы в них соответствовали более низкой явке. Безусловно, там встречаются и тенденции, противоположные выделенной. Тем не менее общее направление изменений распознается безошибочно и свидетельствует об уклонении и отстранении граждан от политики [8] .
8
Сравнение выводов с американскими данными см. в: Paterson, 2002.
ТАБЛИЦА 1. Минимальная явка в Западной Европе, 1950–2009 гг.
а) Годы наиболее низкой явки б) Частота наиболее низких показателей явки, по десятилетиям
ТАБЛИЦА 2. Максимальная волатильность в Западной Европе, 1950–2009 гг.
a) Годы наибольшей волатильности б) Частота выборов с рекордно высокой волатильностью, по десятилетиям
Волатильность избирателей
Второй ключевой совокупный показатель относится к политическому участию и измеряет степень, в которой распределение партийных предпочтений остается последовательным и стабильным по времени. Те граждане, которые продолжают голосовать на выборах, сохраняют хотя бы незначительную связь с традиционной политикой. По мере затухания массового участия и роста безразличия можно ожидать, что даже те граждане, которые продолжают ходить на выборы, станут более волатильными, неопределенными и непоследовательными в выражении своих предпочтений. Если политика значит все меньше, то готовность голосовать и приверженность к конкретной партии так же теряет смысл. При выборе партии начинают играть роль непостоянные и краткосрочные факторы. На практике это означает, что результаты выборов могут оказаться более непредсказуемыми. Волатильность избирателей, вероятно, увеличится; новые партии и новые кандидаты, скорее всего, окажутся более успешными, чем традиционные объединения. Безразличие всегда сопровождается непоследовательностью.
Как и в паттернах политического участия, в течение последних лет в национальных партийных системах Западной Европы отмечались непредсказуемые изменения в структуре партийной поддержки. Но так же, как и в случае с явкой, эмпирические данные на агрегированном уровне, как правило, не могли подтвердить этот тренд. Таким образом, в то время как в партийных системах одних стран перетекание избирателей от одной партии к другой действительно возросло в 1970-х и 1980-х годах, в других, напротив, укрепилась партийная принадлежность, в результате чего уровень партийной лояльности в Европе в целом считался неизменным и стабильным (Bartolini and Mair, 1990). Многим наблюдателям, однако, такие выводы показались довольно странными, поскольку данные опросов начиная с 1970-х годов свидетельствовали в пользу оттока избирателей от партий, которым они ранее отдавали предпочтение, и трансформации исторических паттернов голосования (Dalton et al., 1983; Franklin et al., 1992). Однако, как оказалось, эти неоспоримые изменения на уровне индивидуального поведения не привели к соответствующим сдвигам в партийной системе в целом. Даже в конце 1980-х годов совокупная волатильность избирателей на общеевропейском уровне оставалась относительно слабой, в то время как многие традиционные партии, участвовавшие в выборах с 1950-х годов или даже раньше, продолжали оставаться серьезными соперниками в политической борьбе. Конечно, в электорате этих старых партий наблюдался некоторый отток в пользу новых образований, но даже к концу 1980-х годов им удалось привлечь поразительно высокое число голосов своих постоянных членов.
Это подтверждается средним уровнем совокупной волатильности избирателей в период с 1950-х до 1980-х годов. Для расчета мы использовали индекс, первоначально предложенный Могенсом Педерсеном (Pedersen, 1979) и рассчитывающий уровень волатильности путем простого суммирования (совокупных) процентов, полученных всеми партиями в данных выборах по сравнению с предыдущими, или, что то же самое, (совокупных) избирательных потерь всеми проигравшими партиями. Это, конечно, довольно сырой показатель, и он может недооценивать реальный уровень изменения предпочтений при голосовании, измеренный, к примеру, на индивидуальном уровне в ходе опросов. Однако как совокупная мера он легко вычисляется для всех выборов, в том числе давно прошедших, или там, где данные по индивидуальным предпочтениям либо отсутствуют, либо ненадежны. В любом случае при использовании индекса Педерсена мы видим, что вопреки многим ожиданиям уровень совокупной волатильности избирателей в пятнадцати старых европейских демократиях в 1950–1980-х годах почти не менялся: средний индекс по Западной Европе снизился с 7,9 % в 1950-х годах до 6,9 % в 1960-х, а затем вырос до 8,9 % в 1970-х и 1980-х. Вряд ли эти изменения можно назвать драматическими. Тем не менее средние значения скрывают существенные изменения в отдельных партийных системах. Дания, Нидерланды и Норвегия проводили спокойные избирательные кампании в 1950-х, пережили электоральную нестабильность в 1970-х и вернулись к еще большей стабильности в 1980-х годах. Напротив, отток избирателей в послевоенных Франции и Германии был довольно высоким, после чего политические предпочтения стабилизировались в 1960-х и 1970-х годах. Другими словами, в то время как средний уровень совокупной волатильности избирателей в Западной Европе в целом оставался достаточно стабильным, на уровне отдельных стран динамика волатильности могла существенно различаться.
Но и здесь, как и в истории с явкой, в 1990-х годах картина предпочтений начала значительно и быстро меняться. В 1990-е годы индекс волатильности избирателей поднялся практически на 4 % по сравнению с 1970–1980-ми годами и достиг 12,6 % по Западной Европе в целом. Конечно, из этого следует не так много. По гипотетической шкале от 0 до 100, измеряющей средние значения волатильности за десятилетие, с минимумом в 2,5 % (Швейцария, 1950-е годы) и максимумом в 22,9 % (Италия, 1990-е годы), среднее значение 12,6 % скорее отражает (краткосрочную) стабильность партийных предпочтений. С другой стороны, в 1990-е годы впервые за пять послевоенных десятилетий средний показатель волатильности превысил 10 %, а изменения по сравнению с предыдущим десятилетием оказались самыми значительными.
Среднее значение волатильности по 1990-м годам также нужно рассмотреть в контексте национальной специфики. Во всех странах, кроме Дании, Франции, Германии и Люксембурга, в 1990-е годы были поставлены национальные рекорды по степени волатильности, которая в большинстве случаев превысила 10 % – 10,8 % в Бельгии, 11,0 % в Финляндии, 13,7 % в Исландии, 11,7 % в Ирландии, 22,9 % в Италии, 19,1 % в Нидерландах, 15,8 % в Норвегии и 13,8 % в Швеции. Волатильность на всех национальных выборах, состоявшихся в 1990-х годах, превысила 10 % в двух случаях из трех. Подобный отток избирателей стал беспрецедентным за все послевоенные годы и снова показал, что голосование в конце века подчиняется несколько иной логике.
Кроме того, и снова в соответствии с динамикой явки, новые тенденции сохранились и в XXI веке. Италия в 2001 году, а также Австрия и Нидерланды в 2002-м побили собственные рекорды по волатильности избирателей. Франция, Норвегия и Швеция, хотя и не преодолели собственных исторических максимумов, показали самые высокие уровни волатильности на первых выборах XXI века. В целом, как видно из табл. 2, подавляющее большинство самых нестабильных национальных выборов произошли за последние два десятилетия. Опять же подход, заимствованный нами у климатологов, показывает сходство динамики волатильности избирателей с динамикой явки в 1990-е годы. Во втором случае, однако, картина не столь односторонняя: волатильность неизбежно оказывается более неустойчивой, чем явка, будучи зависимой от политических кризисов и институциональных и социально-структурных изменений (Bartolini and Mair, 1990: 253–308). Тем не менее в 60 % случаев рекордные показатели волатильности избирателей в национальной истории приходятся именно на период 1990-х годов (одна треть на 1990-е годы, две трети – на 2000-е), ни в одном другом десятилетии подобных результатов не наблюдалось. Действительно, никогда прежде волатильность избирателей не превышала национальных максимумов с такой частотой. Повторюсь, чем позднее проходили выборы, тем более непредсказуемыми были их результаты.