Ур, сын Шама
Шрифт:
— Вы советский подданный?
— Я уже сказал вам, что не имею никакого подданства.
— Допустим. — Комиссар быстро записывал ответы Ура. — Как вы попали в Советский Союз? Откуда?
— Это должно интересовать не вас, а советские власти.
— Хорошо. Каким образом вы перешли границу Франции? Уж такой вопрос, надеюсь, я вправе задать?
— Пожалуй. Я приплыл в Санта-Монику на своем корабле.
— Приплыли или прилетели?
— Вы слишком любопытны.
— Уж такая профессия. Итак?
— Пускай будет — прилетел.
— Куда девался ваш корабль после того, как вы выпрыгнули из него в море?
— Думаю, что он улетел.
— В нем были еще люди? Кто они?
— В нем никого больше нет.
— Изумительно интересно, мосье. Вы хотите сказать, что управляете кораблем сами, дистанционно? Как вы это делаете?
— Боюсь, что вы не поймете. У вас в сифоне не оранжад?
— Содовая. А это виски. Сейчас вам налью.
— Только содовой, пожалуйста.
Комиссар налил ему полный стакан. Себе он плеснул на дно стакана виски и, не разбавляя, выпил одним мощным глотком.
— Мосье Ур, — сказал он, закурив, — вам я не предлагаю сигареты, потому что знаю, что вы не курите. Нам вообще известно о вас больше, чем вы думаете. Согласитесь, что к человеку, путешествующему без паспорта, без виз, без гражданства, проявляется повышенное внимание. В наш беспокойный век, мосье, от журналистов, как и от людей моей профессии, ничто не может укрыться. Итак: мы знаем, что вы и в Россию прибыли таким же странным способом, как и во Францию. Вы работали в одном из прикаспийских городов в институте, занимающемся проблемами моря. Затем вы нанялись в цирк и выступали в одном из черноморских городов с опытами телекинеза. Вы прилетели в Санта-Монику и устроились работать за пансион в Океанариуме у доктора Русто, который высоко оценил ваши познания в океанологии, но, по свойственной ему безалаберности, не проявил интереса к вашему происхождению. Вы — извините, что касаюсь интимных вещей, — очаровали дочку американского яичного промышленника и поехали с ней в Одерон, не стану уточнять, с какой целью. Вам не повезло: вы влипли в студенческие беспорядки и ввязались в драку, и вам основательно перепало, о чем, поверьте, мы сожалеем. Драка есть драка, мосье, и остается только благодарить провидение за то, что ваш глаз уцелел.
— Если вы так много знаете, — сказал Ур, — то зачем вы меня допрашиваете?
— Мы бы хотели узнать самое главное: кто вы такой, мосье Ур? Каковы ваши истинные цели?
Ур молчал.
— Не стану скрывать от вас, — продолжал комиссар, глядя на него испытующе, — есть предположение, что вы… как бы сказать… житель другой планеты… пришелец… Это правда?
Ур угрюмо молчал.
— Лично я не думаю, чтобы летающий корабль необычного вида и необычно управляемый дал веский повод подозревать в вас пришельца. Не очень верю и в то, что вы без физического контакта поднимаете людей в воздух…
«Наверно, ему кажется, что он ведет допрос чрезвычайно тонко», подумал Ур.
— Вы не желаете отвечать? Жаль. Очень жаль, мосье. Вынужден заявить вам, что есть и другое предположение, которое лично мне кажется менее фантастическим: вы засланы с разведывательной целью. Итак? Я жду ответа.
— Ответа не будет, — сказал Ур, ложась на койку.
Комиссар закрыл блокнот и поднялся.
— Что ж, торопиться нам некуда, продолжим разговор в другой раз.
— Вы собираетесь держать меня здесь долго? — спросил Ур.
— Пока не выясним все, что нас интересует. До свиданья.
— Постойте. Где мисс Фрезер? Девушка, с которой…
— Понятно, мосье, понятно. Думаю, что она уже дома. За ней приехал отец, и, выслушав то, что она пожелала сказать, мы ее отпустили. Было бы жестоко разлучать такую очаровательную мисс с любящим родителем, не правда ли? Кстати, она очень беспокоилась о вас. Хотите спросить еще о чем-нибудь?
— Нет, — сказал Ур и закрыл глаза.
Учитель, я опять вел себя неразумно. Я опять вмешался…
Я жестоко избит и сижу взаперти.
Я страдаю, Учитель. Все, что я делаю с лучшими намерениями, почему-то оборачивается против меня. Я сам не могу уследить, как оказываюсь втянутым в сложные события. Вся жизнь здесь соткана из внезапностей — от них нет спасения.
Каждый раз приходится самому, не опираясь на общий разум, принимать решения. И часто они оказываются ошибочными.
Я начинаю бояться самого себя… Во мне будто дремлет кто-то другой, не знакомый мне, и когда он вдруг просыпается… так было во время этой ужасной драки… когда он просыпается, мне делается страшно…
Еще не отпустило его напряжение, еще он был как бы в полусне, как вдруг сквозь уходящие, расступающиеся полотна тумана увидел е г о человека из засады, младшего сына хозяина воды. Вот он натягивает тетиву лука… шагнул вперед…
— А-а-а-а! — закричал Ур во всю мочь, забившись в угол и беспамятно шаря рукой по смятому одеялу в поисках пращи.
— Что с вами, Уриэль? — услышал он голос вошедшего. — Вы не узнаете меня?
Оцепенело смотрел Ур на его желтые глаза под черными треугольничками бровей. Сон уходил. Серыми стенами камеры проступила жестокая реальность.
— Я Себастиан. — Человек в легком кремовом костюме подступил, улыбаясь. — Ваш знакомый Гуго Себастиан из Базеля.
Ур отлепился мокрой спиной от стены, опустился на койку.
— Как вы меня напугали, Уриэль! — продолжал тот, участливо глядя на Ура желтыми своими глазами. — Боже, что они с вами сделали! Я вам искренне сочувствую, бедный мой друг…
— Откуда вы взялись? — чуть слышно спросил Ур.
— Это так просто, — улыбнулся Себастиан. — Я узнал из газет, что вы попали в беду, и помчался в Одерон. Помогать друг другу — разве не в этом состоит истинно человеческое назначение?
Услышав знакомый проповеднический тон, Ур окончательно успокоился. Только голова очень болела. Этот окаянный электрический свет, не гаснущий ни днем, ни ночью…
Себастиан сел на стул. Его загорелое красивое лицо выражало печаль и сочувствие.
— Я все еще полон впечатлений от наших встреч на Черном море, господин Уриэль, — сказал он мягко. — Поверьте, это незабываемо. В Базеле меня обступили дела, очень невеселые дела. Похоже, что наше издательство накануне краха…