Ураган (сборник)
Шрифт:
— Еще бы, — ответила Екатерина Михайловна, — не захочешь — и то узнаешь. Газеты, радио, телевидение глаза и уши просверлили: гомо синтетикус человек синтетический, сигомы — помощники и дети человечества. Мы всем классом смотрели по телевидению выпуск первого сигома из вашего центра. Я даже писала с учениками сочинение на тему «Сигомы помогают людям осваивать дальний космос и глубины океана»…
Внезапно, с опозданием, до нее дошел смысл его вопроса. Она пристально посмотрела на бывшего ученика:
— Ты хочешь сказать, что эти стихи написал сигом? Именно эти? Каким образом? Петя отвел взгляд. Он смотрел куда-то в сторону,
— Программа для пятой модели сигома называется «Продолжатель»…
Старая учительница отметила, что он тщательно подыскивает слова.
— Академик Туровский так излагал нам свой замысел… Екатерина Михайловна поняла скрытое значение этой фразы и удивленно вскинула брови: «Вахрамцев стал дипломатом?»
А Петя набрал побольше воздуха в легкие, выставил правую ногу вперед, подражая академику Туровскому, и с некоторой торжественностью произнес:
— Возможно, самое ценное в информации, имеющейся в нашем с вами мире, это неповторимость человеческой личности. Но эта информация и наиболее хрупкая, трудно сохраняемая. Книги, архивы, фильмы позволяют удержать от распада лишь частицы, осколки личностей, и то — личностей немногих людей, которых называют выдающимися, талантливыми. А сколько теряется такой бесценной информации со смертью обычного человека, не успевшего доказать, что он интересен, по-своему велик, не успевшего сделать открытие, создать машину, написать книгу? Кто может подсчитать, сколько потеряло человечество со смертью всех безвременно погибших или просто не раскрывших до конца свое дарование? Поэтому, создавая программу для пятой модели, мы просим всех ваг, особенно учителей, собирать информацию, имеющуюся в школьных сочинениях, в различных неосуществленных проектах, рацпредложениях, в моделях юных техников…
— Погоди, погоди, Петя, а то так войдешь в роль, что и не выйдешь. А в академики тебе вроде бы рановато, — «остудила» его Екатерина Михайловна и предостерегающе, по-школьному подняла указательный палец. — Во-первых, я никому не показывала стихов своего сына…
Но нынешнего Петю не так-то просто было смутить. Его глаза заблестели, будто он бросался в драку — один против многих:
— А его сочинения, сохранившиеся в школьном архиве? Наверное, в них было и то, что затем вылилось в эти стихи, — строй мышления, мечты о покорении космоса, даже стилистические обороты… Вот сигом и воссоздал, как мы говорим — «по матрице», его личность с алгоритмами мышления…
— Я хочу видеть его! — твердо сказала Екатерина Михайловна.
Петя замолк на полуслове. Внимательно, испытующе посмотрел ей в глаза. Это был новый, малознакомый Петр Вахрамцев, и взгляд у него был острый, прицельный. Но Екатерина Михайловна не смутилась, во всяком случае, ничем не выдала своего замешательства. Подумала: «Все нормально: жизнь идет, ученики растут, меняются, проявляют или приобретают новые стороны характера. Почему они должны быть такими, как мы предполагали?»
Вахрамцев кивнул головой и неспешно проговорил:
— Хорошо. Это нетрудно устроить. Я только узнаю часы приема.
Он вошел в будку телефона, стоявшую неподалеку. Екатерина Михайловна проводила его рассеянным взглядом и, пока он говорил по телефону, продолжала размышлять о том, какие метаморфозы случаются с ее выпускниками. Через несколько минут Петя вышел из будки и сказал:
— Я договорился. Но придется подождать до завтрашнего утра.
III
Вначале Екатерина Михайловна определила: сигом не похож на ее сына такого, каким она помнила Борю, каким он был на фото. Может быть, если бы Боря стал старше… Ведь иногда что-то в улыбке, во взгляде сигома, почти неуловимое, мимолетное, знакомо обжигало память. Затем, присмотревшись, она подумала, что сигом вообще не похож ни на одного из людей, которые ей встречались раньше. Потом она поняла, в чем дело. Выражения его лица, глаз менялись так молниеносно, что человеческий взгляд не успевал их зафиксировать.
Академик Туровский, стоявший рядом с сигомом, казался маленьким взъерошенным воробьем. Седой хохолок над его лбом подпрыгивал, когда он говорил, обращаясь к людям, заполнившим зал:
— Продолжатель — так мы назвали его профессию, а вернее — его предназначение. Он хранит в своей памяти дела многих людей, он является как бы их обобщенной личностью, в которой многократно умножены и усилены их способности. Сигом не просто помнит замыслы и дела погибших, — он продолжает их… Каждый из вас сможет поговорить с ним, задать несколько вопросов. На те вопросы, на которые он не успеет ответить сегодня во время встречи, он ответит завтра и послезавтра по телевидению. Вот, пожалуй, и все, что я хотел…
Он встретился взглядом с Екатериной Михайловной и умолк на полуслове. Выражение ее глаз, недоверчивая улыбка были настолько красноречивы, что академику стало не по себе. Он не знал, кто эта женщина, но на миг у него возникло ощущение, будто он снова в школе перед пустой доской пытается вспомнить условие задачи. Воспоминание было настолько ярким, что ему показалось, будто в зале запахло теплым деревом и меловой пылью. Окончание фразы повисло в воздухе и осталось плавать, как дымка…
«Твои слова многозначительны и обкатаны, — думала Екатерина Михайловна. Они звучат слишком уверенно и буднично. А тебе положено знать, что людям нельзя обещать так много, иначе они совсем перестанут верить обещаниям».
Академик быстро справился с минутной растерянностью. Он слегка поклонился присутствующим и сделал жест рукой в сторону сигома, приглашая людей задавать вопросы Продолжателю. В зале началось движение, вынырнула чья-то лохматая рыжая голова и стала кругами приближаться к сигому…
Екатерина Михайловна уверенно сказала: «Разрешите!» — и люди расступились. Она оказалась перед Продолжателем. Теперь она могла лучше рассмотреть его и убедиться, что он действительно нисколько не похож на Борю, и выражение его лица с крупными правильными чертами меняется так быстро, что кажется, будто весь его облик струится, как марево.
«И это существо могло само по себе воссоздать Борины стихи, а в них тончайшие нюансы человеческой сущности? — с нарастающим возмущенным недоверием думала она, радуясь тому, что уже созрел замысел, как проверить слова академика, как выявить обман и показать его присутствующим. — Отними у человека боль и смерть — и он перестанет быть человеком. Он уже не будет так остро воспринимать жизнь — радоваться синему небу в просветах дождевых облаков, улыбке ребенка, глотку ключевой воды, близости любимого существа… Есть стороны человеческой личности, куда не дозволено вторгаться со всякими фокусами, даже если они называются научными…»