Ураган
Шрифт:
Обратившись к мужчине, Иди похвалила такс, а когда она попыталась погладить их, собачки одновременно перевернулись на спины и начали извиваться, словно червяки.
– Как их зовут? – спросила Иди.
– Дональд и Марла, – ответил мужчина. Он был невысокого роста, но плотного телосложения, одет в трикотажную рубашку персикового цвета и слаксы цвета хаки. – Вы живете в этом доме? – спросил он у Иди.
Заметив, что Тони Торрес наблюдает за ними со своего шезлонга, Иди поинтересовалась у незнакомца, не оценщик ли он из страховой компании «Мидвест Кэжьюелти». Мужчина с саркастическим видом кивнул на своих
– Разумеется. А это мои помощники из «Меррилл Линч».
Таксы вскочили и принялись тереться боками о голые ноги Иди. Мужчина кивнул подбородком в сторону Тони Торреса.
– Вы его родственница? Жена, а может быть, сестра?
– Я вас умоляю, – буркнула Иди, презрительно передернув плечами.
– Отлично, тогда я дам вам совет. Погуляйте подольше.
Разные мысли закрутились в голове Иди, она бросила взгляд в оба конца улицы, но Кусаки нигде не было видно.
– Какого черта вы ждете? – рявкнул мужчина и сунул Иди поводки. – Уходите, немедленно.
Августин проснулся от запаха кофе и звуков, доносившихся с кухни. Именно с таким шумом возятся на кухне замужние женщины, готовя завтрак. Он подумал, что это удобный момент для оценки ситуации.
Отец его находился в тюрьме, мать уехала, дикие животные покойного дяди разбежались по окрестностям. Сам Августин был свободен в самом буквальном и самом печальном смысле этого слова. У него не было персональной ответственности абсолютно ни перед кем. Как объяснить такое положение дел Бонни Лам? Мой отец был рыбаком. Он занимался контрабандой наркотиков, пока его не арестовали возле острова Андрос.
Моя мать переехала в Лас-Вегас, где повторно вышла замуж:. Ее новый муж играет на саксофоне в оркестре Тони Беннетта.
Моя последняя подружка была манекенщицей, работала на крупную компанию, демонстрируя чулки и нижнее белье. Она скопила деньги и купила себе домик в Брентвуде, штат Калифорния, в котором ублажает сейчас агентов кинокомпаний и изредка режиссеров.
«А вы? – спросит миссис Лам. – Чем вы зарабатываете на жизнь?»
Я читаю свои банковские счета.
Миссис Лам проявит вежливое любопытство, и тогда я расскажу ей об авиакатастрофе.
Это случилось три года назад, когда я летел домой после того, как навестил своего старика в тюрьме Фокс-Хилл. Я не понимал, что пилот был пьян, пока он не врезал наш двухместный «бичкрафт» в фюзеляж: вертолета береговой охраны, который стоял в ангаре аэропорта Опа-Лока.
Потом я три месяца и семнадцать дней спал в палате интенсивной терапии больницы «Джексон хоспитал». А когда проснулся, то оказался богатым. Страховая компания, обслуживавшая чартерные авиарейсы, уладила это дело с помощью адвоката, которого я не знал и до этого дня вообще не встречал. Он вручил мне чек на восемьсот тысяч долларов, и, к своему удивлению, я вполне разумно вложил эти деньги.
А миссис Лам, если я не ошибаюсь в ней, спросит тогда: «Так чем же вы все-таки занимаетесь?»
Честно
Разговор за ветчиной и тостами пошел не совсем так, как представлял себе Августин. После того как он рассказал свою историю, Бонни посмотрела на него поверх чашки с кофе и спросила:
– Значит, тогда у вас и появился этот шрам... последствие авиакатастрофы?
– Какой шрам?
– В виде буквы «V», внизу спины.
– Нет, – возразил Августин, – это совсем другое. – Он сделал для себя в уме заметку не ходить без рубашки.
Позже, когда Бонни вытирала кухонный стол, она спросила Августина об отце.
– Его выдали США, – сообщил Августин. – Багамам он предпочел Талладигу.
– Вы близки с ним?
– Конечно, между нами всего семьсот миль.
– А вы часто его навещаете?
– Когда хочу разозлиться и впасть в состояние депрессии.
Августину часто хотелось, чтобы та авиакатастрофа стерла из памяти его последний визит в тюрьму Фокс-Хилл, но этого не случилось. Предполагалось, что они будут говорить о выдаче отца Соединенным Штатам, о том, чтобы нанять в Штатах не слишком щепетильного адвоката, а может, и о возможности сделки с представителями обвинения, чтобы старик смог выйти на волю еще до начала нового века.
Но когда Августин пришел к нему, отец пожелал говорить совершенно о другом. Он хотел, чтобы сын оказал ему услугу.
– Боллок, ты помнишь Боллока? Он должен мне за товар.
– Я ничего не хочу знать об этом.
– Послушай, Августин, мне ведь надо платить адвокатам. Найди Болтуна и Обезьяну, они разберутся с Боллоком. Но дело здесь не только в деньгах, я хочу, чтобы этим занялся именно ты.
– Отец, я ничего не слышал, просто ничего не слышал...
– Эй, пойди в гавань Нассау и посмотри, что они сделали с моим судном! Обезьяна говорит, что они сняли радар и всю электрику.
– Ну и что. Ты все равно не знаешь, как пользоваться радаром.
– Послушай, умник, я ведь рисковал, все происходило ночью.
– Да, нелегко было завести судно длиной шестьдесят футов в крохотную бухточку. Как же тебе это все-таки удалось?
– Что у тебя за тон, сынок!
– Взрослый человек, а связываешься с какими-то типами, у которых клички Болтун и Обезьяна. Видишь, куда это тебя завело?
– Августин, я тоже не прочь предаться воспоминаниям, но охранники говорят, что времени осталось мало. Так ты сделаешь это? Найдешь Генри Боллока на Бит Пайн. Забери мою долю и отвези на Каймановы острова. Что в этом плохого?
– Жалкий.
– Что?
– Я говорю, какой же ты жалкий.
– Значит, я могу считать эти твои слова отказом? Ты не сделаешь это для меня?
– Боже мой.
– Ты разочаровал меня, малыш.
– А я горжусь тобой, отец. Рубаху на себе рву от гордости при каждом упоминании твоего имени.
Августин вспомнил этот разговор, когда садился в «бичкрафт» на взлетной полосе Нассау. «Мой старик неисправим. Он так ничему и не научился. Выйдет из тюрьмы и возьмется за старое».
Сын смотрит в глаза отцу и называет его жалким – жалким. Да любой другой отец выругался бы, заорал или ударил бы такого сына. Но только не мой. Господи, он все стерпит, если дело касается получения своей доли за контрабанду наркотиков. Как тебе это нравится, Августин?