Уравнение с четырьмя неизвестными

Scarran

Тут Васька понял свою ошибку, но было поздно. Теперь ему придется поделиться выходом, он достаточно знал меня, чтобы понять, что я запал на «ведьму» на полном серьезе. Скорчив печальную рожу, Васька сказал:

— Ладно, я проведу тебя за кулисы, хрен с тобой.

Толик кивнул:

— И я, и я пойду. Ведьма там может и одна, но меня вполне устроит какая-нибудь четвертая селянка.

Василий вынул телефон.

Реверс:

Актрису зовут Вера. Верочка. Она пьет мало, тянет один бокал вина уже полчаса. Актриса смотрит на режиссерских приятелей, черненького и беленького. Послепремьерный банкет только для своих, но левых набралось как-то неприлично много. Все они наперебой хвалят режиссера, постановщика

драк, автора песен и конечно Ведьму и Инквизитора. Вера слушает в пол уха. Она думает о другом. Совсем не о том, что сегодня была прекрасна, не о том, что Ведьма ей удалась, что эта роль лучше, чем Женевьев из прошлого спектакля про французских аристократов начала прошлого века. Не о том, что Инквизитор набрался и активно подкатывается к девочке из кордебалета, а у него в октябре свадьба. Не о том, что режиссер зазвездился, и тянет одеяло на себя, как будто актеры вообще никакого участия в успехе постановки не принимали. Не о том, что Палач и Четвертый Стражник поют под гитару в углу, и к ним, плюнув на режиссера с его амбициями, откочевала большая часть участников пьянки. Не о том, что звуковик ругается с костюмершей, да так, что всем понятно, что проснутся они завтра в одной постели….

Вера думает о юноше. Юноша заразительно смеется, болтает без умолку, вокруг него уже собралась стайка барышень, многие из которых принимают его за актера. Но он не актер…

Вера думает, не смыть ли ей грим. Но не смывает…

*Обязы — положение раздающего в карточной игре “Деберц”, при котором все остальные игроки пасовали, и раздающий вынужден играть партию вне зависимости от своего желания.

*Пентакль — перевёрнутая пентаграмма, символ Сатаны.

Аверс:

Я проснулась. Лучше бы я этого не делала. Суббота — проклятие офисного планктона, потому что «каждую пятницу я в г*но». Я — не каждую. Но вчера пришлось, был повод.

Стеная под грузом похмелья, я прошлепала босыми пятками по паркету в сторону ванной. И остановилась. Похмелье ли у меня, или я уже дожилась до галлюцинаций? Ролета на кухонном окне была поднята, сквозь стекло светило солнце, а на стекле… Кто-то расписал кухонное окно. Цветные линии, какие-то лица, обрывки стихов, цветы и птицы… Это было так красиво, что я даже сразу не подумала о том, как это было сделано. Но как только подумала, так испугалась. Метнулась к окну, потерла стекло пальцем. Все было нарисовано с той стороны! Шестой этаж, надо мной еще седьмой, подо мной двадцать метров воздуха. Как???

Я стала рассматривать рисунки. Потрясающе красиво! Линии пересекались, переливались одна в другую, сквозь них проступали то контуры женского лица, то глаза, то цветок, то дракон. Слова тоже были кусочками, что-то вроде «проклятие мое», и «девушка, которая любит кнопки», и еще «цветок, распустившийся на ветру», и еще «немного солнца в холодной воде»…

Я рассматривала красоту на стекле минут десять, пребывая в полном шоке. Потом решила, что обдумаю этого художника уже после того, как приму душ и выпью кофе с сигаретой, а то думается слабо. Сказано — сделано. Я вымылась, сварила кофе в любимой бабушкиной медной турке, вынула сигарету и, с чашкой наперевес, отправилась на балкон — в комнатах стараюсь не курить. Я отдернула штору от балконной двери и замерла снова: окно гостиной и балконная дверь были покрыты теми же художествами, что и в кухне. Я поставила чашку на подоконник и двинулась в кабинет. Бинго! Окно расписано ! В кабинете были волки, совы, лошади и глаза-цветы. Уже бегом я бросилась в спальню, раздернула шторы. На окне был человек и мотоцикл. Мотоцикл черный, великолепно прорисованный, кажется, «круизер» называются такие мотоциклы. Человек стоит, опираясь рукой на руль мотоцикла, в темном, в сапогах и в глухом шлеме. Под мотоциклом и его хозяином было написано: «буду смотреть, как ты спишь…» и росчерк, в котором можно угадать

три буквы — L е е.

По спине побежали мурашки. Человек всю ночь расписывал окна, умудрившись меня даже не разбудить. Судя по всему, чтобы это сделать, ему пришлось висеть над двором на веревках. И, пока рисовал этого байкера, очевидно, смотрел, как я сплю! А если бы я вернулась не одна? А если бы он решил не просто смотреть?

И этот звонок пару дней назад! Подойди к окну, Вероника! Шепот в трубке и картинки на стеклах, и даже «девушка» на мотоцикле, про которую говорила Серафима, — это все кусочки одной мозаики. Кто-то либо решил напугать меня до истерики и вызова ментов, либо… Ну, глупо отрицать то, что на поверхности! Это такой способ ухаживать!

Потрясающе! Кто, кто это? Я его знаю? Я закурила прямо в спальне, плюнув на свои же собственные правила. Стояла, и рассматривала байкера на стекле…

Мой многострадальный Логанчик безропотно припыхтел на работу в понедельник. Я поднялась к себе на этаж, поздоровалась с Санькой и Серегой:

— Привет, пацаны!

— Здорово, Николаша, — кивнул Саня, не отрываясь от монитора.

— Доброе утро, Романова, — грозным голосом поздоровался Мойдодыр, — опаздываем? Нихрена не делаем целыми днями? Хотим довести папу Сережу до дедлайна?

— Сергуньчик, ты плохо выспался? — я приобняла коллегу, — давно это у нас сторожа с секундомерами стоят, разрабов по часам караулят?

— Тебя не с секундомером надо сторожить, а с ремнем, — пробурчал Серега, утыкаясь в монитор.

— А где наш горячий молодой чебурек? — поинтересовалась я.

— А хрен его знает! Тоже бездельник, как и ты!

— Сам бездельник! — возмутился Таир, подходя к нашему углу, — а ты — сама чебурек! — и пнул мое кресло так, что я отъехала от стола на метр.

— Ах, ты, падлюка! — завизжала я, притворно гневаясь, — За чебурека ответишь! Сейчас прольется чей-то сок! — и кинулась на Таира, в попытке укусить его за какое-нибудь мягкое место. Таир ловко увернулся, сделал мне подсечку, подхватил мою уже падающую тушку в полете и, подняв меня на вытянутых руках, стал трясти над аквариумом:

— На корм рыбам! Я отправлю тебя на корм рыбам, Никитос!

Я висела в жутко неудобной позе и пятая точка моя находилась в нескольких сантиметрах от воды. Я хохотала, Серега и Саня смеялись тоже, но кое-кто юмора не понял. В самый разгар веселья в наш закуток влетела Лерка-Сахарок. Внезапным, неожиданно стремительным движением, она подскочила к Таиру, схватила его за ремень джинс и дернула назад. При этом Таир повалился на спину, а Лерка буквально выхватила меня у него и ловко поставила на пол. Потом развернула к Таиру перекошенное от ярости лицо и совсем не леркиным голосом прошипела:

— Убери от нее свои грабли, урод!

Таир, не ожидавший такой реакции, лежал молча и пучил глаза. Я тоже, честно говоря, была в шоке. На моих глазах из тела Лерочки вылез Чужой, приобидел Таира и спрятался обратно — вот как это выглядело. Саня и Серега сочли за лучшее не вмешиваться. Разруливать ситуацию, конечно, пришлось мне:

— Лера, Лера! Спокойно! Ты чего? — я крепко взяла ее за локоть и отодвинула за спину. Потом протянула руку Таиру: — Вставайте, граф! Ну, вы даете, бойцы! Лер, ты, что ли, шуток не понимаешь?

Лерка остыла, и Чужой спрятался так же быстро, как и появился. Она пожала плечами, очаровательно улыбнулась Таиру и прощебетала:

— Извини, я не поняла, что вы играетесь!

— Да ладно, проехали, — пробурчал Таир, потирая копчик, и сел за свой стол.

Я сочла за лучшее увести Лерку подальше, поэтому приобняла ее за талию и потащила сквозь кубиклы к выходу. Разрабы поглядывали на нас с любопытством, самые смелые даже посвистели тихонько, одобряя Леркину выходку.

Мы вышли в курилку. Лерка молча закурила. Я закурила тоже.