Урод
Шрифт:
— Крэйн, ты понимаешь, что я сейчас ничего не могу тебе обещать. Мне потребуется много времени.
— Время не играет роли. Я буду ждать, если надо.
— Придется. Завтра я отправляюсь вместе с караваном дальше на юг, дела зовут меня к Войду. У меня будет время просить Ушедших о милости, и, возможно, через несколько десятков Эно я буду знать ответ.
— Я могу сопровождать вас! — с готовностью предложил Крэйн. — Из меня получится слуга, охранник или, может, погонщик хеггов...
— Нет-нет. — Витерон мягко положил пухлую руку ему на плечо. От нее пахло умиротворяюще и тонко — каким-то маслом или благовониями. — Я найду тебя в Себере, если на то будет воля Ушедших.
— Я буду здесь, брат Витерон, клянусь вам. Даже если мне придется уйти из калькада и добираться до Себера пешком хоть от самого Алдиона.
— Хорошо. Пока я больше ничем не смогу тебе помочь, Крэйн. — Лицо жреца выразило сожаление. — На все воля Ушедших. Разве что это...
Он достал спрятанный под ремнем крепкий кожаный тулес и, покопавшись в нем толстыми короткими пальцами, аккуратно положил на стол десять небольших кубиков.
— Десять сер. Боюсь, больше у меня сейчас нет. Постарайся потратить их с толком, в твоем теперешнем положении важна каждая монета.
Крэйн безотчетным движением смел деньги со стола, прежде чем разум успел отреагировать. Острые грани больно впились в кожу. Витерон, спрятав тулес обратно, посмотрел на него и его губы искривила тонкая усмешка. Почти незаметная. От нее Крэйна передернуло. До дрожи захотелось швырнуть деньги в эту довольную лоснящуюся морду, плюнуть и выйти. Не унижаться еще больше, прекратить разыгрывать благодарного урода перед лицом добрейшего и щедрого жреца, покорно выслушивать его советы и делать вид, что только ему он обязан жизнью.
— Благодарю вас, господин Витерон, по правде сказать деньги... сейчас я от них не откажусь.
— Хорошо. — Витерон вежливо кивнул. — В таком случае надеюсь увидеть тебя через пять десятков Эно здесь же. Да прибудут с тобой Ушедшие все это время!
Он еще раз кивнул и, неуклюже протиснувшись в дверной проем, неторопливо пошел, сцепив руки на животе. Крэйн видел, как прохожие кланяются ему и Витерон отвечает им, складывая Знак Ушедших.
Лайвен ждала его на том же месте. Растрепанная, коротко подрезанные волосы промокли от пота, не скрывающая своего раздражения. В глазах у нее было беспокойство, которое темнело на самом дне.
— Что это у тебя за разговоры со жрецами? — поинтересовалась она, всовывая ему в руки тяжелый мешок с купленным олмом.
— Ничего, так... — Крэйн разжал словно сведенные судорогой пальцы и протянул ей десять сер. — Бери. Прибавь это к тем деньгам, что дал Тильт. Должно выйти на пару лепешек.
Лайвен удивленно приподняла бровь.
— Ты серьезно? Зачем?
Крэйн удобнее прижал мешок к груди. Запах олма, почти касавшегося лица, был непереносим.
— Ты не поймешь, — сказал он. — Просто возьми.
Она послушно ссыпала деньги в тулес.
— Знаешь, Бейр, ты, конечно, урод. Но ты самый странный урод из всех, что я видела.
Дела в Себере пошли хорошо. Калькадов не было уже давно — в эту пору, как говорил Тильт, они все собирают урожай на западе, далеко от города, поэтому обитатели, давно не видевшие зрелищ, ссыпали серы ручьями.
Каждое представление собирало по сотне-две зрителей, желающих было столько, что Хеннару даже пришлось договориться со стражниками, чтобы они не пропускали к нальтам больше положенного — в человеческой толчее легко могут кого-нибудь затоптать или срезать у пары зрителей тулесы, а это пойдет не на славу калькаду. Это обошлось недешево, но Хеннар мог это позволить — выручки пока хватало.
Крэйн каждый Эно с трудом поднимался с лежанки — кости наполнялись звенящей тугой болью, голова кружилась так, что земля с небом менялись местами. От вынесенных ударов кожа на предплечьях и шее лопалась, раны долго не заживали и рубцевались. Лайвен время от времени делала ему повязки, пропитанные травяным отваром. Она все еще предпочитала держаться подальше от него, без серьезной необходимости не вступая даже в разговор, но отношения между ними, хоть и основанные на взаимной неприязни и презрении, стали ровными и от этого было легче обоим — они уже знали, чего ждать друг от друга. С остальными членами калькада Крэйн виделся редко — ни погруженный в себя Ингиз, ни замкнутый напыщенный Нотару, ни весельчак Теонтай, ни стеснительный Кейбель не занимали его, так же как безразличны ему были добродушный и недалекий силач Садуф и практичный мастеровитый Нерф. Почти все время между выступлениями он проводил в своем нальте, в обществе мешков с тангу и олмом, устроив там что-то вроде грубой лежанки из тряпья и травы. Его не беспокоили — лишь Тэйв, вечно испуганная и робкая, два раза в Эно приносила ему миску похлебки или каши, да Теонтай кричал, когда начиналось представление.
У него появилась собственная одежда, сшитая из купленных на рынке обрезков Лайвен и Тэйв, — длинный вельт, скорее напоминающий талем, цветом похожий на предрассветный Эно. За тонкой на вид тканью скрывалось два слоя мягкой волокнистой коры паргана, которая смягчала удар. В этом облачении, в которое Тильт для устрашения приказал вставить пластины с короткими хитиновыми шипами, Крэйн выглядел и в самом деле как настоящий Бейр — когда он выходил, толпа замирала, и тяжелый вздох, полный ужаса и предвкушения, проносился над всей площадью.
Но желающие всякий раз были — худые угловатые юнцы, отважно берущие дубинку на глазах у восхищенных и замерших в сладком ужасе подруг, подпившие торговцы, обросшие жиром, но стремящиеся показать товарищам, что по-прежнему сильны и не чураются опасной и грязной работы, недалекие работяги из цеха оружейников или загонщиков, которых друзья подначили на проверку силы — все они выходили на специальную отгороженную площадку.
Время принесло не только рубцы и раны, оно принесло и опыт — Крэйн уже знал, когда надо уклониться, а когда — принять удар на тело, как стоит крутануться, чтобы у толпы возникло ощущение сокрушительного удара, а на самом деле дело ограничилось легкой ссадиной, как надо вскрикнуть, когда дубинка касается незащищенной кожи. Время от времени, чтобы у зрителей не возникло ощущения, что Крэйн всего лишь кукла для ударов, Тильт позволял ему превысить норму и в иные Эно она доходила до пяти. И тогда Крэйн с упоением разносил им ребра, вышибал челюсти и уродовал лица на глазах у притихшей потрясенной толпы, Садуф после боя выносил скрюченные тела за площадку. Смерти Тильт не допускал, равно как и тяжких увечий, но даже такой бой доставлял Крэйну истинное удовольствие. Каждый раз, когда он слышал глухой треск кости или тонкий вскрик оглушенного болью тела, он чувствовал, что его раны болят не так сильно и даже вечная боль, грызущая его навсегда изуродованное лицо, начинает понемногу стихать.
Заработанные деньги Крэйн складывал под лежанку и с каждым Эно их становилось все больше — зрителей у калькада все прибавлялось, а тратить их он почти перестал — разве что изредка на кувший тайро или несколько мятых туэ. Унижение на площадке стало работой, посвященной единственной цели — дождаться Витерона. Если у него будет достаточно сер, он сможет оставить калькад и жить в Себере, пока маленький жрец не вернется из-за Моря. И тогда... Крэйн никогда не пытался представить, что будет тогда.