Уродина
Шрифт:
– Ничего, скоро в армию пойдёт, там повзрослеет.
Зураб говорил и говорил, в какой-то момент я поняла, что он волнуется и боится этой встречи не меньше меня. За пустыми разговорами он пытался спрятать свою растерянность и отодвинуть тут миг, которого мы оба и желали и так долго ждали.
Дорога была длинной, но и она закончилась. Мы въехали на пыльную улицу, вдоль которой по двум сторонам за невысокими заборами и развесистыми деревьями прятались одноэтажные домики. Возле одного из них мы остановились, распростились с водителем и вошли
– Зураб Фёдорович, что же вы так долго, я уже волновалась.
– Она протянула мне руку.
– Тётя Лена. Заходи, деточка, устали, небось, с дороги, я сейчас погрею поесть.
Из сеней вели две двери направо и налево. Мы зашли налево.
– Это мои хоромы, хозяева строили для детей, а те поразъехались. Умывайся, сейчас будем кушать.
На его половине были две смежные комнаты. Первая вроде кухни, с большим столом, газовой плитой с баллоном и широким диваном с плюшевым ковриком над ним, на котором горделиво задирал голову взрослый олень.
Во второй комнате стоял шкаф, старая тумбочка и кровать с кучей подушек, покрытых вышитыми накидками. Я присела на неё и провалилась в пышную пуховую перину.
Мне всё здесь нравилось. Здесь я сегодня буду спать.
После обеда-ужина, мы вышли пройтись, он показал мне больницу, сельский клуб с вывеской "Фантомас" и лысым Жаном Маре на ней, небольшую библиотеку.
Сделав круг, вернулись домой.
– Асенька, ты можешь принять душ. Я пока постелю - себе на диване, тебе - на кровати.
Во дворе стоял самодельный душ, на крыше его была установлена бочка, в которую с утра наливалось несколько вёдер воды и они нагревались на солнце. Смыв с себя пыль и усталость долгой поездки, вернувшись в комнату, ждала, пока он помоется.
"Зачем я приехала?
– думала я.
– Он меня даже не поцеловал. Я кто для него: подружка, маленькая девочка с которой он нянчится?" Зураб вернулся. Тёмные волосы блестели от воды, чёрные глаза - от сдерживаемого с трудом желания. Он был в майке и спортивных брюках. Я поднялась ему навстречу.
– Зураб...
– Ася...
– Ты ложись, устала с дороги, я буду спать в кухне на диване.
Я покачала головой:
– Ты останешься здесь, со мной...
Он обнял меня, я почувствовала забытый и такой родной вкус его губ.
А потом всё исчезло. И в этом безвременье и безместье, бились в унисон два сердца, смешалось дыхание, и ночь уносила эхом в открытое окно:
– Я люблю тебя...
– Я люблю тебя.
Уже побритый и одетый, Зураб разбудил меня лёгким поцелуем.
– Асенька, я ухожу на работу, поспи ещё, я скоро приду.
Я обняла его:
– А не пойти никак нельзя?
– Он уткнулся носом мне в шею. От него приятно пахло его любимым одеколоном.
– Ася, отпусти меня, а то я нарушу клятву Гиппократа, и мои больные останутся без помощи.
– А можно я к тебе потом приду?
– Угу, и позавтракай, ты худющая, вернёшься домой, твои скажут, не кормил девушку.
Вот так! Один всё стремился с меня вес согнать, второй желает, чтобы я поправилась.
Тётя Лена позвала меня пить чай. Только сначала она подала картошечку с маслицем, укропом и свежими, с огорода, огурчиками. На закуску - блинчики с творогом и сметаной. А к обеду обещала сварить борщик со свининкой. Да, так я быстро наберу вес. Я предложила ей свою помощь, но она отправила меня погулять.
Вытащив из сумки новый сарафан и белые босоножки, отправилась по пыльной дорожке инспектировать своего любимого, сопровождаемая дружным лаем собак. Я несла себя, как сосуд, переполненный любовью и нежностью. Каждая клеточка моего тела пела, наполненная его поцелуями и прикосновениями.
В поликлинике было пусто, у двери сидела молодая симпатичная беременная женщина. Я присела рядом.
– Вы приезжая?
– спросила она.
– На приём к Зурабу Фёдоровичу?
Я кивнула. Дверь открылась, вышел невысокий мужчина, и Зураб позвал из кабинета:
– Тамарочка, заходи.
Ишь, Тамарочка она ему! Я заглянула в открытую дверь:
– Можно мне тоже?
Он кивнул:
– Заходи, на двери висит халат, надень.
Зураб измерил ей давление, послушал, заверил, что всё у неё протекает нормально и, выписав направление на анализы, велел явиться через месяц. Он ей улыбнулся, она улыбнулась ему в ответ и вышла.
Нацепив очки, он стал заполнять больничную карту. Усевшись перед ним, спрятала под стол пыльные ноги:
– Зураб, ты с ней спал?
Отложив ручку и сняв очки, он поднял на меня глаза:
– Спал, Анастасия. С ней спал, с её мужем и с их котом. Это наша учительница младших классов, семь лет не могла забеременеть.
Глупо ревновать, но я ничего не могла с собой поделать. Я ревновала его к этой беременной училке, к нашей хозяйке, к восьмидесятилетней соседке, приносящей нам молоко и к её семилетней правнучке.