«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война
Шрифт:
Превращаются в руины цветущие города и села. Истребляются сотни и тысячи граждан, единственной виной которых является их национальная принадлежность. Преступная рука не щадит ни возраста, ни пола. Первыми жертвами озверевших банд становятся старики, женщины и дети. Убивают жен на глазах мужей, умерщвляют детей на руках родителей. Эти преступления, превосходящие по своей бессмысленной жестокости подобные эксцессы в самую мрачную пору при царизме, творятся не в пылу боя и не по отношению к вооруженному противнику, а над мирным н беззащитным населением и чаще всего над самой бедной частью этого населения. Они творятся при попустительстве, а иногда при прямом участии регулярных войск тех самых правительств, которые провозглашают свое благорасположение ко всем национальностям России и претендуют на восстановление порядка и свободы среди них» [37] .
37
Документы внешней
Будущий министр иностранных дел Польши Юзеф Бек хвастал о своих «ратных подвигах» перед отцом, вице-министром внутренних дел в правительстве Падеревского, рассказав, как в конце 1918 г. после разведывательного задания в Румынии, Москве и Киеве он с товарищами по организации пробирался через «большевизированную Украину»: «В деревнях мы убивали всех поголовно и все сжигали при малейшем подозрении в неискренности. Я собственноручно работал прикладом». [38] .
На белорусских и литовских землях с конца 1918-го начинает действовать т. н. «Комитет защиты восточных окраин» (КЗВО), формирующий для «самозащиты» вооруженные отряды, а попросту говоря — банды. Пилсудский, конечно же, не остается безучастным к этому «умоляющему о защите» польскому населению и отправляет ему на помощь войска, попутно объявив в декабре 1918-го формирование КЗВО частью Войска Польского.
38
Мельтюхов М. И. Советско-польские войны: Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. — М.: «Вече», 2001, с. 23.
В своих шовинистических устремлениях Пилсудский не брезговал никакими методами, в т. ч. без всяких сомнений и прочих угрызений совести обрекал на тяготы и лишения рядовых поляков — если это диктовалось интересами экспансии. Так, советская дипломатия неоднократно поднимала проблему польских беженцев, которых упорно не желали принимать власти Польши, создавая искусственные препятствия для возвращения указанных лиц на родину.
Например, 23 декабря 1918 г. в ноте главы советской дипломатии Чичерина на имя его польского коллеги говорилось, «что своим упорным нежеланием вести переговоры с Русским Правительством… Правительство Польской Республики создает безвыходное положение для польских беженцев, несколько сот тысяч которых находятся в России и громадные массы которых скопились близ границ в самых тяжелых условиях, ожидая заключения между Россией и Польшей соглашения, которое, однако, эта последняя упорно отвергает, осуждая тем самым польских граждан та дальнейшее пребывание в том же безвыходно тяжелом положении» [39] .
39
Документы внешней политики СССР. — М.: Госполитиздат, 1959, т. 1, с. 625–626.
О том же самом в ноте от 10 февраля 1919 г. нарком индел РСФСР обосновывал главе МИД Польши Падеревскому необходимость возможно более скорого установления советско-польских дипломатических отношений следующим: «Установление нормальных отношений между обеими Республиками тем более настоятельно необходимо в интересах самих польских народных масс, что несколько сот тысяч польских беженцев еще ожидают на территории Советской России желанного момента, когда перед ними откроется путь, чтобы вернуться домой» [40] .
40
ДВП СССР, т. 2, с. 69.
Но Пилсудского-то это как раз и не устраивало — чтобы эти сотни тысяч поляков перебрались в Польшу. Ему нужно было прямо противоположное: чтобы эти лица находились на украинских, белорусских, литовских землях, давая Польше обоснование для военного вторжения под соусом «защиты» этих самых обездоленных.
Или вот из ноты наркома индел РСФСР в адрес МИД Польши от 2 июля 1919 г.: «К сожалению, именно Польское Правительство, то самое Правительство, которое, казалось бы, должно было бы быть защитником интересов польских беженцев в России, наоборот, все время создавало препятствия организации их возвращения домой. И теперь, когда сотни тысяч поляков, проведших долгие годы вдали от родного края, скопились у демаркационной линии, тщетно ожидая желанного момента, когда им будет дана возможность возвратиться домой, опять-таки Польское Правительство отказывается организовать по соглашению с нами дальнейшее путешествие этих беженцев. Но самое непостижимое есть то, что, когда некоторые из этих беженцев сами переходят демаркационную линию и продолжают свое путешествие по территории, находящейся во власти Польского Правительства, то агенты и солдаты последнего предаются по отношению к ним наихудшим эксцессам, фактам грабежа, насилия и даже убийств и по большей части заставляют их идти обратно и возвращаться под юрисдикцию советских властей. Многочисленные доходящие до нас сведения характеризуют положение, созданное возвращающимся домой беженцам агентами и солдатами Польского Правительства, как не поддающееся никакому описанию» [41] .
41
ДВП
То, что представлялось «непостижимым» для советского правительства, объяснялось более чем просто: при территориальном переустройстве в ходе Парижской мирной конференции неизменно звучал аргумент об этническом составе территорий, на которые претендовали те или иные государства. Пилсудский и создавал Польше этот «аргумент», отказываясь принимать польских беженцев…
По условиям Компьенского перемирия немцы должны были немедленно покинуть оккупированные ими территории на западе, но на востоке, на землях бывшей Российской империи, германские войска должны были оставаться до прибытия войск Антанты. Однако сразу после ноябрьской революции в Германии советское правительство денонсировало Брестский мир и Красная Армия начала продвижение в западном направлении, занимая территории, ранее удерживаемые немцами (лишь в некоторых местах, например в Одессе и Севастополе, германские войска были заменены войсками Антанты).
В то же время частям РККА предписывалось остановить свое продвижение по достижении границ бывшего Царства Польского. Об этом, в частности, говорится в директиве СНК от 12 декабря 1918 г. на имя главнокомандующего Вооруженными силами республики И. Вацетиса (занимал этот пост с 6 сентября 1918-го по 8 июля 1919 г.). О том, что в намерения Советской России не входило занятие областей с польским составом населения, свидетельствует и доклад главкома Вацетиса Ленину «О стратегическом положении республики и качестве резервов», представленный в январе 1919 года. Вацетис докладывал: «Общей целью нашего продвижения на этом фронте является достижение наших границ с Польшей, в силу чего фронту поставлена задача достигнуть линии р. Немана с крепостями Ковно, Гродно, рек Шары, Ясельды и Припяти, продолжая разведку на Белосток, Брест-Литовск, Ковель и Ровно» [42] .
42
Директивы Главного командования Красной Армии (1917–1920). — М.: Воениздат, 1969, с. 157.
Первый контакт между РККА и польскими частями произошел в начале января 1919-го в Литве (Вильнюс несколько раз переходил из рук в руки) и Белоруссии (16 января части РККА вошли в соприкосновение с польскими войсками западнее г. Лида).
1 января 1919-го провозглашается создание Белорусской ССР (27 февраля в состав республики была включена Литва, и она была переименована в Литовско-Белорусскую ССР), представители которой предложили Польше урегулировать вопрос границ. 16 февраля правительства Литвы и Белоруссии направили соответствующую радиотелеграмму правительству Польши с предложением назначить смешанную комиссию для установления политической границы между Литвой и Белоруссией, с одной стороны, и Польской Республикой — с другой [43] .
43
ДВП СССР, т. 2, с. 78.
Поляки оставили предложение без ответа, продолжив свою прежнюю практику силового разрешения территориальных споров. По этому поводу 18 февраля 1919-го правительство РСФСР обратилось с нотой к правительствам стран Антанты, спецпредставители которых в тот момент как раз находились в Варшаве. В ноте Советское правительство еще раз подтверждало готовность сесть за стол переговоров по вопросу границ, обращало внимание, что «польские отряды продолжают свои попытки нарушения границ (Литвы и Белоруссии. — С. Л.)», что происходит концентрация польских войск — «вооруженные силы Польской Республики продолжают стягиваться к восточной границе, угрожая Советским Республикам Литвы и Белоруссии и Русской Советской Республике, связанной с ними неизменной сердечной дружбой». Наконец, высказывало претензии ввиду того, что «это продвижение польских войск происходит как раз в то время, когда чрезвычайные представители держав Антанты только что прибыли в Варшаву, и внимание Правительства Русской Советской Республики не может не быть обращено на радиотелеграммы правительственных станций различных стран, извещающих, что Союзные и Объединившиеся державы потребовали от Германии пропуска польских отрядов, направленных против большевиков, т. е. против Советских Республик, расположенных на территории бывшей Российской империи» [44] .
44
ДВП СССР, т. 2, с. 78–79.
Действительно, еще в начале февраля державы Антанты — под сурдинку польских басен о «большевистской угрозе» — в ультимативном порядке потребовали от Германии пропускать польские части в восточном направлении.
Благодаря такому содействию Антанты, 9 февраля поляки заняли Брест, 19 февраля вошли в оставленный немцами Белосток. К середине февраля польские части контролировали территорию западнее линии р. Неман (до Скиделя) — р. Зельвянка — р. Ружанка — Пружаны — Кобрин. С восточной стороны от этой линии подошли части Западного фронта Красной Армии. Таким образом, образовался польско-советский фронт на территории Литвы и Белоруссии.