Урок женам
Шрифт:
Для того чтобы найти силы сказать это даже шепотом, я была вынуждена отвернуться от него. Но поскольку он продолжал молчать, я вновь посмотрела на него. Мне показалось, что он побледнел.
— Если я в свою очередь тебя спрошу, по каким причинам ты меня покидаешь, — произнес он наконец, — тогда ты тоже будешь иметь право ответить, что речь идет не о причинах, а о чувствах.
— Ты же видишь, что я тебе этого не говорю, — сказала я.
— Эвелина, должен ли я понимать, что ты меня больше не любишь?
Его голос дрожал ровно настолько, чтобы заставить меня усомниться в искренности
— Человек, которого я страстно любила, не имеет ничего общего с тобою, таким, каким я знаю тебя сейчас.
Он вопросительно поднял брови и пожал плечами.
— Если ты будешь говорить загадками…
Я продолжила:
— Со временем я обнаружила, что ты очень отличаешься от человека, которым ты мне казался вначале, человека, которого я любила.
И тогда произошло совершенно неожиданное: внезапно он закрыл лицо руками и разразился рыданиями. О притворстве уже не могло быть и речи; это были настоящие рыдания, сотрясавшие все его тело; настоящие слезы текли по его щекам и пальцам, а сам он безумным голосом беспрерывно повторял:
— Моя жена меня больше не любит! Моя жена меня больше не любит!..
Я была совсем не готова к такому взрыву чувств. Он меня поразил, и я не знала, что сказать, не потому, что была очень взволнована, ибо ясно, что Робера я больше не люблю, а потому, что была возмущена тем, что он прибегает, на мой взгляд, к нечестным методам; во всяком случае, я была очень смущена, сознавая, что являюсь причиной настоящего горя, перед которым мне с моими упреками остается лишь отступить. Чтобы утешить Робера, мне пришлось бы прибегнуть к фальшивым возражениям. Я подошла к нему и положила руку ему на голову. Он тотчас встрепенулся.
— Но почему тогда я на тебе женился? Из-за твоего имени? Состояния? Положения твоих родителей? Скажи, скажи что-нибудь, чтобы я понял. Ты же хорошо знаешь, что я…
Сейчас он казался таким естественным, таким искренним, что я была готова услышать: «…что я мог бы найти гораздо лучшую пару». Но он сказал: «…что только потому, что я тебя любил». А затем опять прерываемым рыданиями голосом добавил:
— Потому, что я думал, что ты меня любишь.
Я была почти возмущена своим собственным равнодушием. Каким бы искренним сейчас ни было волнение Робера, демонстрация этого волнения оставляла меня холодной.
— Я думала, что это объяснение будет тягостным только для меня, — начала я. Но он меня перебил:
— Ты говоришь, что я оказался не тем человеком, за которого ты меня принимала. Но тогда и ты не та женщина, за которую я тебя принимал. Как, по-твоему, можно знать, что человек является именно тем, каким он должен быть?
Затем, следуя своей привычке пользоваться чужими мыслями, поворачивая их по-своему (что он делает, как мне кажется, совершенно бессознательно), он продолжил:
— Но, мой друг, никто из нас — абсолютно никто — не может постоянно удерживаться на той высоте, на которой он хотел бы находиться. вся трагедия нашей духовной жизни именно в этом и заключается… Не знаю, понимаешь ли ты это? (Эту традиционную фразу он неизменно произносит, когда начинает менять тему и чувствует,
— Друг мой, друг мой, — прервала я его мягким жестом руки, хорошо зная, что вступая в эту область теории, сам, он никогда не остановится. Мое вмешательство лишь немного отклонило его в сторону.
— Как будто в жизни не приходится идти на уступки… Иначе говоря, приходится соразмерять свои идеалы со своими возможностями. Но ты всегда была немного фантазеркой.
Пожалуй, это, должно быть, верно, потому что папа вчера тоже об этом говорил. В ответ я смогла лишь грустно улыбнуться. Тогда Робер в мгновение ока вновь оказался в высших сферах, откуда я со своими эгоистическими жалобами так бесцеремонно спустила его на землю:
— Впрочем, дорогая, здесь ты затрагиваешь проблему, представляющую наивысший интерес, — проблему выражения. Видишь ли, речь идет о том, чтобы выяснить, иссякает ли чувство по мере его выражения или, напротив, еще больше осознается и, так сказать, возрождается в своем выражении. На самом деле, начинаешь сомневаться, а существует ли вообще что-либо или это только одна видимость и… Я сейчас тебе объясню, и ты сразу все поймешь.
Эта последняя фраза приходит ему на помощь каждый раз, когда он начинает запутываться. Она больше всего приводит меня в отчаяние.
— Я очень хорошо все поняла, — перебила я его. — Ты хочешь сказать, что я была бы дурочкой, если бы меня беспокоило, испытываешь ли ты в действительности все те прекрасные чувства, о которых ты мне говоришь.
Внезапно его взгляд наполнился какой-то ненавистью.
— Ах, что за удовольствие быть тобою понятым! — воскликнул он пронзительным голосом. — И это все, что ты вынесла из нашего разговора? Я позволяю себе говорить с тобой доверительно и откровенно, как ни с кем другим, я унижаюсь перед тобой, я плачу перед тобой. Мои слезы тебя ничуть не трогают. Ты искажаешь мои слова и ледяным тоном предлагаешь мне сделать вывод, что чувства могут быть только у тебя и что вся моя любовь к тебе…
Слезы вновь заставили его на мгновение замолчать. Я встала с одной лишь мыслью: прекратить этот разговор, который я не смогла повернуть в нужном для меня направлении и который обернулся против меня, в результате чего, по всей видимости, во всем оказалась виновата я сама. И когда в знак прощания я положила руку ему на плечо, он резко обернулся и порывисто сказал:
— Нет, нет и нет! Неправда! Ты ошибаешься. Если ты меня еще немного любишь, ты поймешь, что я всего лишь несчастный человек, который, подобно другим людям, борется сам с собой и всеми силами старается стать немного лучше, чем он есть.
Наконец-то он нашел наиболее походящие слова, которые могли меня тронуть. Я наклонилась к нему, собираясь поцеловать его, но он резко оттолкнул меня:
— Нет, нет, оставь меня. Сейчас я вижу и чувствую только одно: ты меня больше не любишь.
После этих слов я ушла с ощущением новой боли в сердце, которая противостояла его боли. А его боль мне показала, что, увы, он все еще любит меня. Следовательно, я не могу его покинуть…
Эпилог