Урок
Шрифт:
«Прокурор в судебном заседании от большей части обвинения Масленникова отказался, в том числе хищений путем приписок, за счет обмана по сценариям и постановкам, за счет приписок концертов жене и другим».
Это строки из официального документа — определения судебной коллегии по уголовным делам Тамбовского областного суда, рассматривавшей дело и вернувшей его на доследование; все подсудимые были из-под стражи освобождены.
Рухнули подмостки под конферансье, решившим дать этот импровизированный «досудебный» концерт. В том же салоне госпожи Шерер.
И хотя этот очерк написан опытным литератором, а тот, об «одиссее…»,
К сожалению, ощутима и третья, тонко психологическая особенность: конферансье ведет концерт с удовольствием.
И вот я думаю — если бы литератору, решившему сыграть роль конферансье, поручили самому исследовать некую конфликтную ситуацию, чтобы о ней написать, он, наверное, выслушал бы «обе стороны», сопоставлял, анализировал, мучился сомнениями, искал истину и, в конце концов, в чем бы эта истина ни состояла, никогда не разрешил бы себе глумливого тона в отношении тех, о ком пишет. Что же теперь отбило у него охоту исследовать и раздумывать, отшибло дар сомнений и дар элементарного такта? Магия обвинительного заключения, к которому он был опрометчиво допущен. Стоит сопоставить написанный им досудебный очерк с формулами обвинения, чтобы стала, как в лабораторно чистом опыте, ясна «механика» рождения подобных материалов. Формулы обвинения, обрастая кристаллами фантазии литератора, расцвечиваюсь в обогатительной фабрике его воображения, и составили фактическую основу выступления. А магия этих формул (для литератора, конечно) в их безупречной четкости, математической стройности, в обилии деталей, подробностей, цифр, подсчетов, — кажется, с вами беседует сама истина.
«Реквизит к номеру (фамилия мужа Павловой) состоял из 25 тарелок. Амортизация за них была определена по 3 коп. за каждую тарелку, что за 850 концертов составило 652 руб. 50 коп. Кроме того, за бой одной тарелки стоимостью 70 коп. из расчета за каждый концерт также выплачено мужу Павловой 609 руб.
Всего путем незаконной выплаты мужу компенсации за амортизацию аппаратуры к номеру „вертящиеся тарелки“, исключая оплату разбитых тарелок, Павловой в филармонии похищено 2471 руб. 74 коп…»
А чуть выше в том же обвинительном заключении:
«…стоимость красок, используемых для подрисовки тарелок, была определена в сумме 2 руб. 50 коп. за концерт, а затем 99 коп., что составило общую сумму компенсации за краски 1071 руб. 04 коп., выплаченной мужу Павловой за 728 концертов».
Четкий стиль, точные цифры, строгие подсчеты… Можно ли не поверить?
И рождается у литератора остроумная метафора: «золотые черепки» — о посуде, битой за солидное вознаграждение.
Отдавая дань излюбленному авторами досудебных очерков метафорическому мышлению, я позволю себе сопоставить формулы обвинительного заключения с частями летательных аппаратов, не испытанными в аэродинамических трубах и на стендах. Несмотря на то что эти части и самолет в целом рассчитаны по апробированным математическим формулам, без дополнительных испытаний подниматься в воздух было бы чересчур рискованно. Этим я не хочу, разумеется, обидеть
Однажды редакция получила письмо от читательницы, кандидата наук начинавшееся строками: «Недавно мы узнали, что человек, часто бывавший в нашем доме и пользовавшийся нашим доверием, арестован как взяточник, и в ужасе от него отвернулись…» Интеллигентному по видимости автору письма невдомек, что «отворачиваться» не только не гуманно, но и социально нецелесообразно: общество заинтересовано в том, чтобы даже истинно, доказанно виновный был нравственно исцелен и вернулся к нормальной жизни. Тем более дурно «отворачиваться» от человека, чья вина еще не доказана. Ну, а если тот, от кого вы «отвернулись», будет оправдан, что тогда? Кто от кого должен будет отвернуться?
К счастью, моральный климат, установившийся у нас в стране, тем, в частности, и замечателен, что от человек-а в подобных ситуациях не «отворачиваются» Но было бы недопустимым прекраснодушием полагать, что с неправовым мышлением покончено раз и навсегда.
Истина в конце концов торжествует, но не заживают на живом человеческом сердце ссадины и царапины от несправедливого обвинения, морального самосуда.
Выстрел из двух стволов
В то воскресенье шофер Касимовского участка треста «Росмежгазспецстрой» Вячеслав Аркадьевич Автоносов, как показал он в понедельник на первом допросе, «отвозил в час дня труп на улицу Горького из интерната и выпил немного…».
Чей был это труп, не выяснили. Записано «отвозил…». И все. Будто человек вскользь упомянул о том, что вышел купить сигарет.
Потом Автоносов вернулся на улицу Новая слобода, к дому стариков родителей (сам он давно жил отдельно), где во дворе стояла в гараже его собственная автомашина «Волга-24», которую он с утра в то воскресенье ремонтировал. Помогал ему Ларичев, сосед. Часов в пять они выпили, Ларичев ушел, и Автоносов остался довершать ремонт в одиночестве.
Тут же, в гараже, висело охотничье ружье, двустволка. В обществе охотников Автоносов не состоял, но ружье имел давно.
Да, вот что еще странно. Собственный автомобиль его не на ходу был в тот день, а трестовский, закрепленный за ним по работе, стоял под замком, как и положено в воскресенье, — на каких же колесах он загадочного покойника перевозил в час дня? Но тем, кто допрашивал Автоносова в понедельник, это не показалось странным, потому, должно быть, что их вообще не волновало то, что было в час дня, их интересовало лишь то, что было в семь вечера: это событие они пытались разобрать тщательно, по минутам, а то, что раньше было — за несколько часов, за несколько месяцев или лет, — отрубалось.